Архив автора: root

ЗНАЧЕНИЕ ТЕРМИНА «ЧЕРКЕСКА» В ЛЕКСИКЕ ЧЕРНОМОРСКИХ КАЗАКОВ КОНЦА XVIII-ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКОВ

В Государственном архиве Краснодарского края хранится значительное число документов, содержащих сведения о казачьей одежде заявленного периода. В них, но крайне редко, упоминаются черкески. В большинстве случаев при описании одежды термин «черкеска» считается самодостаточным и не сопровождается какими-либо дополнительными пояснениями. Подобная лаконичность затрудняет сравнительный анализ текстов и не позволяет с должной уверенностью понять, какой же вид одежды подразумевает автор документа.

38

В настоящей статье автор попытается обозначить контуры семантического поля термина «черкеска» и наметить наиболее вероятные пути атрибуции одежды, обозначенной этим термином.
Название «черкески» – верхней одежды типа кафтана — произошло, по словам Р. Кирсановой, от русского обозначения народностей Северного Кавказа общим именем «черкесы», вне зависимости от их этнического и культурного происхождения (1). Первое и самое естественное желание, которое возникает при встрече в документе слова «черкеска», заключается в попытке отождествить казачью черкеску с одеждой горцев (и прежде всего северо-западных адыгов), известной нам под этим же именем.
Однако это отождествление представляется маловероятным по следующим причинам. В течение нескольких десятилетий черноморцы одежду адыгов, татар, ногайцев обозначали словом «свита» с добавлением этнического маркера, то есть: «свита ногайская», «свита черкеская». Свита – восточнославянская народная одежда – являлась основной верхней плечевой одеждой черноморских казаков и имелась практически у каждого (2).

1601270015xb

Еще в 1948 г. Е.Н. Студенецкая подчеркивала: «Обращает на себя внимание чрезвычайное сходство покроя украинской свиты с черкеской» (3). Много позже она вновь подтвердила свою точку зрения, добавив, что особое отличие черкески от свиты заключалось в наличии у первой газырниц (4). Очевидно, из-за этого внешнего сходства казаки первоначально называли верхнюю одежду адыгов свитой.
Приведем несколько примеров. В Персидском походе 1796 г. у ряда казаков встречаются «свиты черкесские черные» (5). «Свита черкесская» отмечена в описи имущества умершего сотенного есаула Л. Скорохода за 1802 г. (6). В 1813 г. полковой есаул Сагыч отправился в поход, имея две свиты и одну «свиту черкеску светлозеленого сукна» (7), свиты черкесские проходят по описям Карантинной конторы за 1828 г. (8). Интересное свидетельство о распространенности этого термина еще в 1831 г. оставил исправлявший должность наказного атамана Черноморского войска Н.С. Заводовский: «Строго запрещается ввиду начальства, или при отправлении службы носить черкесские свитки и тому подобно неприличное одеяние, которое равно и шапки, могут только, кому угодно, — носить в частной жизни и по хуторам, или на кордонах, в разъездах, залогах и симу подобных службах» (9).
Еще одна причина невозможности отождествления черкески казачьей и «черкески черкесской» хорошо видна из следующего документа. 31 декабря 1796 г. войсковой судья А.А. Головатый сообщил атаману З.А. Чепеге: «Положение артиллерийским чинам согласно сделано, только по их званию прикажите, чтоб они отличили себя платьем – красною черкескою с черными обшлагами, опрятного крою и шитья, да чтоб длиною повыше колена свита и каптан для свободнейшего движения во время действия» (10). С чего бы это казаки для своей парадной форменной одежды – а это ясно видно из цитированного документа – избрали бы одежду своих противников?
Документ этот примечателен и тем, что лишний раз подчеркивает разницу (в глазах черноморцев) между черкеской и свитой. Ведь по данным Е.Н. Студенецкой, на Дону бытовала свита «тождественная черкеске и носящая название «черкеска». По словам Б.С. Познанского, в Воронежской губернии черкеской называлась более короткая и узкая свита (11). Свита и черкеска соседствуют в описях имущества одного и того же человека не один раз и поэтому тождественность между ними мы исключаем.
Сообщение войскового судьи помогает выйти на один из возможных путей атрибуции казачьей черкески. Ее парадный, праздничный характер подтверждает еще целый ряд документов. В конце XVIII века не раз упоминаются черкески синего сукна (12) которое было почти таким же дорогим, как и красное, и редко использовалось в повседневной одежде.
В 1792 г. у казака С. Чернышева имелась «черкеска сукна красного с золотою тесьмою» (13). После смерти в 1801 г. прапорщика Нещеревкина осталась «черкеска голубого браславского сукна» (14). В документе 1813 г.: «черкеска синего сукна обложена золотым бузументом». В этом же году в Войсковой Канцелярии слушалось дело «об имении» геройски погибшего войскового полковника Л. Тиховского (1). В его имуществе числились: «черкеска синего систового сукна, обложена серебряным бузументом», «черкеска систового белого сукна с подкладкой зеленого гранитура».

черноморские казаки запорожец

Праздничный характер исследуемой нами одежды подчеркивают и очень высокие на нее цены. В 1797 г. письмоводитель атамана З.А. Чепеги И. Мигрин в сопровождении нескольких казаков ездил в Санкт-Петербург. Одному из казаков он дал в пользование собственные «каптан и черкеску суконные» стоимостью 20 руб. (16). В 1799 г. у поручика Похитонова похитили «черкеску голубого тонкого сукна» ценой в 8 руб. (17). Укажем, что свита синего сукна стоила в этот период от 3 до 5 рублей.
Таким образом, анализ первоисточников, казалось бы, убеждает нас во мнении, что под черкеской черноморские казаки понимали какую-то дорогую, парадную, праздничную одежду. Ее конструктивные особенности по документам проследить невозможно.
В какой степени — это предположение согласуется с фактами, встречающимися в историографии? К.К. Абаза так описывал войско черноморских казаков: «Пеших казаков одели в зеленые черкески, конных – в синие, с откидными рукавами, с обложкой по борту из золотого и серебряного снурка» (18). Правда, эта компилятивная работа не может иметь серьезной доказательной силы, а в приведенном отрывке просто ошибочна (см. 19), но для нас важно, что у писателя сложился образ черкески как парадной одежды. Известный кубанский историк и блестящий знаток архивных материалов П.П. Короленко писал, что на приеме у императрицы Екатерины II в 1792 г. войсковой судья А.А. Головатый был «…в золотом чекмене и белой с закинутыми назад рукавами черкеске, обшитой полковничьим галуном» (20). Неясно, какими источниками пользовался историк в данном случае, скорее всего меморатными.
Видный исследователь Запорожской Сечи Д.И. Яворницкий, разбираясь с лексикой бывших запорожских казаков конца XVIII в., считал, что упоминаемая ими «черкеска» есть новое название, соответствующее документально-официальному «жупан» (21).
А вот мнение современных ученых. Н.М. Калашникова писала, что кунтуш у запорожских казаков был известен под названием «черкесский» (22). Еще более конкретна Т.М. Марченко: «У запорожцев кунтуш был известен под названием черкески» (23). В.Ф. Горленко считает, что в конце XVIII в. на Левобережной Украине бытовала «аналогичная кабардинской «черкеска» с откидными рукавами» (24).
Итак, большинство авторов разделяет мнение о парадном, праздничном характере интересующей нас одежды. относительно того, что следует понимать под «черкеской» как видом одежды, вырисовываются три позиции: жупан, кунтуш, собственно «черкеска», но с разрезными рукавами.
Подведем предварительные итоги. «Черкеской» черноморские казаки в конце XVIII – первой трети XIX вв. могли называть парадную, праздничную одежду, выполненную из дорогих тканей и, предположительно, с разрезными рукавами. Как хотелось бы на этом поставить точку в наших довольно убедительных, как кажется, рассуждениях.

черноморские казаки полковник запорожец

Однако, ряд фактов противоречит этой точке зрения, и мы не можем их игнорировать. Если «черкеска» — это дорогая праздничная одежда, может быть, даже статусного характера, то почему ее нет в описаниях одежды именитых и богатых старшин войска. У того же войскового судьи А.А. Головатого в гардеробе имелось только несколько дорогих свит. Во-вторых, почему в документах ни разу не встретилось упоминание о разрезных рукавах «черкесок», а такие колоритные и важные детали, как правило, отмечались. К примеру, имеется несколько описаний свит с разрезными рукавами (см. 25).
А.А. Скальковский, описывая походную одежду запорожских казаков XVIII в., отмечает «черкеску с вильотами» (26). Таким образом, возникает еще один возможный путь атрибуции: черкеска – походная и повседневная одежда, чем-то конструктивно отличавшаяся от свит (по А.А. Скальковскому – «вылетами», закидными рукавами). И эту точку зрения мы тоже можем проиллюстрировать документально.
У двух участников Персидского похода 1796 г. зафиксированы «черкеска белого простого сукна» и «черкеска сермяжного сукна черна» (27). Заметим, что «простое сукно» в это время являлось антонимом фабричного сукна дорогих расцветок. В ряде документов первой трети XIX в. также идет речь о черкесках домотканого неокрашенного сукна.
Таким образом, все наши доводы в пользу праздничного характера одежды, известной под названием «черкесок», оказываются крайне сомнительными, если не сказать полностью дезавуированными. Строго говоря, документально мы смогли доказать лишь следующее: черкеска – это не свита, черкеска – это какой-то вид казачьей одежды. Последнее отнюдь не исключает ее сходства с одеждой северокавказских народов, которая, кстати, в XVIII в. настолько отличались от образцов XIX в., что Е.Н. Студенецкая даже поставила вопрос о правильности наименования ее «черкеской».
Дальнейшая наша аргументация имеет вид логических размышлений, не подкрепленных серьезной источниковой базой, но которые мы постарались сформулировать с минимумом допущений и обращений к неизвестным параметрам.
Вероятнее всего, казачьи черкески отличались от других видов одежды не своим функциональным назначением (праздничная — повседневная, парадная — походная), а особенностями кроя. По нашему мнению, эти особенности могли заключаться в отсутствии воротника, разрезных рукавах или в наличии дополнительной пары закидных за спину рукавов (типа польских делий).
За отсутствием места изложим свои доводы очень сжато. Характерной чертой казачьих свит конца XVIII-начала XIX вв. являлся большой отложной, часто доходящий до пояса, воротник. По нашим данным, они выходят из употребления в начале 20-х гг. XIX в. Именно отсутствие воротника у черкесок интересующего нас периода и могло отличать их от свит с разрезными рукавами. Вопрос об отсутствии в документах сведений о разрезных рукавах черкесок можно разрешить так: подобные рукава стали таким неотъемлемым признаком черкесок, что никому и в голову не приходило это подчеркивать. Каждый писавший прекрасно знал, что его правильно поймет каждый читающий.
В качестве альтернативного (или параллельного) варианта разрезным рукавам можно предположить наличие у черкесок четырех рукавов: двух функциональных и двух декоративных закидных за спину. Укажем, что первый мундир, разработанный черноморцами и высочайше утвержденный в 1816 г., имел именно четыре рукава (см. 28).
Казачья одежда без воротника и с разрезными рукавами, известная под названием «черкеска», судя по всему, действительно была похожа на один из типов горских черкесок. Напомним точку зрения В.Ф. Горленко о бытовании на Левобережной Украине «черкесок», аналогичных кабардинским. Жупаны и кунтуши, отождествляемые рядом исследователей с «черкеской», в лексике черноморцев отсутствуют. Следует заметить, что наличие разрезных рукавов еще не дает нам права идентифицировать «черкеску» черноморских казаков с кунтушом.
Во-первых, по мнению профессора Ф.К. Волкова (см. 11), к концу XVIII в. кунтуши уже вышли из употребления. Во-вторых, «классический» кунтуш – это дополнительная верхняя одежда знати, богатых мещан и казацких старшин. Из описей имущества черноморцев ясно видно, что черкеска не дополнительная, а основная верхняя одежда.
Итак, получается, что черкеска казачья и один из типов черкески адыгов XVIII в. – это один и тот же вид одежды, а это противоречит выводу, сделанному в начале статьи.
Выход из этого порочного круга нам видится только один. Черкеска – одежда и термин – появились в среде украинского казачества задолго до описываемого периода. К моменту поселения черноморцев на Кубани эта одежда уже давно стала своей привычной, родной, казачьей. Термин «черкеска» уже не ассоциировался с образом врага. скорее всего, он ассоциировался с понятием «черкасы». По данным А.В. Висковатова, в XVIII в. «черкески или верхние кафтаны» уже назначались отдельным казачьим войскам в качестве форменной одежды (29). Именно поэтому и хотел войсковой судья А.А. Головатый ввести красные черкески в качестве парадной одежды для казачьих артиллеристов. Как ни парадоксально, но для одежды собственно черкесов общеупотребительным стало выражение «свиты черкесские».
Казачьи свиты встречаются в документах сотни, тысячи раз (автор даже перестал их считать). Черкесок за много лет работы в архиве удалось «набрать» всего около двадцати. В XIX в. они встречаются в основном в описях имущества умерших казаков, видимо, пролежав в сундуках много лет. Очевидно, это – уходящий вид одежды.
Подведем окончательные итоги. Под «черкеской» в лексике черноморских казаков конца XVIII-первой трети XIX вв., очевидно, подразумевали основную верхнюю плечевую одежду, близкую (а может быть и аналогичную) по крою черкескам северокавказских народов с разрезными рукавами. О существовании подобных черкесок у адыгов имеются многочисленные свидетельства (см. 30).
Не имея изобразительных источников, мы не сможем ответить на массу вопросов: имела ли казачья черкеска выкат на груди (или была закрытой), небольшой воротник-стойку, газырницы (кажется, их еще не было в конце XVIII в. и у адыгских черкесок), запахивалась ли она или застегивалась встык, рукава были полностью разрезные или от подмышки до локтя, застегивались ли они и т.п.
Уместными окажутся и следующие вопросы. Как же казаки-черноморцы называли подобную одежду адыгов – тоже черкески или выражение «свиты черкеские» относилось не только к черкескам «современного» типа, но было всеохватывающем (документы, где одежда адыгов называется просто «черкеска», в этот период изредка, но встречаются).
Когда же изменилась первоначальная семантика слова «черкеска» и оно вытеснило «свиты черкесские»? Судя по всему, этот процесс завершился в конце 30-х-начале 40-х гг. XIX в. С 1861 г. мундир кубанских казаков получил официальное название «черкеска» и началась новая жизнь этого слова.

Примечания

1. Кирсанова Р. На нем чекмень, простой бешмет…// Родина (журнал). № 1-2. М., 2000. С. 36.
2. Фролов Б.Е. Одежда черноморских казаков в конце XVIII-начале XIX вв.// новые материалы по этнографии кубанских казаков. Краснодар, 1993.
3. Студенецкая Е.Н. К вопросу о национальной кабардинской одежде // УЗ КНИИ. Нальчик, 1948. Т. 4. С. 228.
4. Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-ХХ вв. М., 1989. С. 27.
5. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 36. Т. 3. Л. 70, 88, 272.
6. Там же. Ф. 250. Оп. 2. Д. 58. Л. 471.
7. Там же. Ф. 249. Оп. 1. Д. 646. Л. 192.
8. Там же. Д. 829. Т. 7. ч. 1. Л. 65.
9. Там же. Ф. 283. Оп. 1. Д. 172. Л. 176.
10. Там же. Ф. 250. Оп. 1. Д. 38. Л. 99.
11. Студенецкая Е.Н. К вопросу… С. 228; Украинский народ в его прошлом и настоящем /под ред. Ф.К. Волкова, М.С. Грушевского, М.М. Ковалевского. Петроград, 1916. С. 585.
12. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 62. Л. 571, 618; Ф. 250. Оп. 1. Д. 52. Л. 158.
13. Там же. Ф. 249. Оп. 1. Д. 169. Л. 38.
14. Там же. Ф. 250. Оп. 2. Д. 39. Л. 109.
15. Там же. Д. 234. Л. 519.
16. Там же. оп. 1. Д. 60. Л. 495.
17. Там же. Д. 62. Л. 187.
18. Абаза К.К. Донцы, Уральцы, Кубанцы, Терцы. СПб, 1890. С. 214.
19. Фролов Б.Е. Первые образцы форменной одежды черноморских казаков// Историко-археологический альманах. Армавир-М., 1996.
20. Короленко П.П. Предки кубанских казаков на Днестре. Б/м, б/г. С. 121.
21. Яворницкий Д.И. История запорожских казаков. Киев, 1990. Т. 1. С. 202.
22. Калашникова Н.М. Одежда украинцев XVI-XVIII вв. // Древняя одежда народов Восточной Европы. М., 1986. С. 131.
23. Марченко Т.М. Казаки-Мамаи. Киев-Опишне, 1991. С. 22.
24. Горленко В.Ф. Об этнониме черкасы в отечественной науке конца XVIII-первой половине XIX в.// Советская этнография. С. 32.
25. Фролов Б.Е. Верхняя одежда черноморских казаков (свита) // Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Кубани за 1999 год. Краснодар, 2000.
26. Скальковский А.А. История Новой Сечи или последнего Коша запорожского. Одесса, 1846. Ч. 1. С. 225, 326.
27. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 336. Т. 3. Л. 139, 205.
28. Матвеев О.В., Фролов Б.Е. Очерки истории форменной одежды кубанских казаков (конец XVIII в. – 1917 г.). Краснодар, 2000.
29. Висковатов А.В, Историческое описание одежды и вооружения российских войск. Ч. 6. СПБ, 1900. С. 22.
30. Адыги, балкары и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII-XIX вв. Нальчик, 1974.

Б.Е. Фролов

bylavinn_640

АТАМАН БУЛАВИН: ВОССТАНИЕ ОБРЕЧЕННЫХ

Из истории Донской вольницы

Война атамана Кондратия Булавина с империей Петра I стала одной из самых героических и в то же время заведомо обреченных на поражение освободительных эпопей казацкого народа. Военный потенциал даже объединенных казацких войск (Запорожского, Донского, Яицкого, Терского) был несопоставим с мощью колоссальной военной машины империи, поставившей себе на службу профессионализм немецких офицеров и неисчерпаемую русскую крестьянскую массу, мобилизованную в рекруты.

Разин казнен, но казаки еще остались

Разгром повстанческой армии Степана Разина в 1671 году не снял главного противоречия между Войском Донским и царством Романовых: казаки упорно не хотели считать себя подданными Московии, категорически не признавали юридическое право московитов на своих исконных землях.

В 1674 году казаки наотрез отказались выдать московским приставам мятежного атамана Семена Буянко, призывавшего по станицам «идти на Волгу, на воровство». Обступив «живой» стеной курень (дом. — Н. Л.) Буянко, казаки заявили Корнилию Яковлеву и московским приставам, что «такого закона, чтоб казаков с Дону отдавать, и при прежних государях не бывало и ныне-де отдать нельзя, а если его, Буянко, отдать, то с Москвы пришлют приставы и по последнего их брата-казака».

Явно скоропалительное — на волне эйфории по поводу полной победы над Разиным — решение царской администрации о размещении на Дону некоторого контингента правительственных войск вызвало сильнейшее возмущение в среде казаков. Сами того не желая, дьяки Посольского приказа вызвали дотоле невиданное межнациональное напряжение в отношениях казаков и служилых великорусов. Царские воеводы из крепостиц по Дону, Иловле и Бузулуку жаловались царю Алексею Михайловичу, что «казаки государевых ратных людей бьют и грабят, а дров сечь под городками не дают, а рыбу, ловленную в неводы, отнимают. Они, казаки, похваляются-де воевод и всех начальных людей, и стрельцов московских побить, а городовым стрельцам дать волю».

Предгрозовая обстановка на землях Присуда Казацкого, чреватая новой повстанческой войной — как говорили современники событий, «новой казатчиной» — была предметом размышления наиболее дальновидных царских вельмож. Анализируя острые казацко-русские противоречия, воевода Петр Хованский с подкупающей откровенностью писал в октябре 1675 года в Посольский приказ: «Если Дон не укрепить многими городками (крепостями. — Н. Л.), а казаков-донцов не учинить невольниками, как мы (великорусы. — Н. Л.) великому государю неволею служим, — от них правды и впредь не будет».

Стольник Хованский, как говорится, буквально в воду глядел, с воцарением в 1689 году на древнем престоле Московии царя Петра I, первого императора Всероссийского, «правда» казаков очень надолго, пожалуй, навсегда, разошлась с «правдой» новой империи.

Стратегическое окружение

Охват земель Войска Донского цепью городков-крепостей начал еще на рубеже ХVII века царь Борис Годунов. Именно тогда от Воронежа и на восток, вниз по Волге, вплоть до Астрахани, возникла система крепостей, разделяющая территорию Войска Донского и Войска Яицкого (Уральского). Впоследствии строительством крепостей от Брянска и Белгорода к верховьям донской реки Медведица Московия приобрела возможность контролировать, а подчас и пресекать контакты между Доном и Запорожской Сечью.

Последним звеном в долгой цепи крепостей, которой, как кольцом, окружили донскую часть земель Присуда Казацкого, стала крепость Азов. Эта древняя столица народа казаков, за освобождение которой от турок шла пятилетняя казацко-турецкая война (1637—1641), в итоге досталась в 1696 году царю Петру I.

По мнению большинства историков, взятие Азова войсками Петра I открыло новую эпоху в отношениях российского государства и народа казаков — эпоху полного подчинения казацких земель юрисдикции империи Романовых. Одновременно на этих землях был дан старт совершенно новой для Руси-России национальной политике — политике превращения самобытного казацкого народа в так называемое воинское сословие, фактически в военного данника государства.

В 1700 году вышел специальный указ Петра I, запрещающий казакам вести лесозаготовки не только на Дону, но и по крупным притокам этой реки. В 1702 году центральная власть запретила донцам ловить рыбу на Дону близ крепости Азов, на всем протяжении Нижнего и Среднего Дона вплоть до устья реки Северский Донец, а также «на море Азовском и по запольным рекам». Безумие этого указа, грозящего взорвать Дон буквально во всенародном восстании, вскоре стало ясно даже в Петербурге. Указ был не отменен, а по российскому обычаю заболтан — обставлен множеством мелких уступок и послаблений.

В феврале 1706 года последовал новый запретительный указ: казакам под страхом каторги и конфискации имущества воспрещалось занимать «пустопорожние» земли в верховьях Дона. Одновременно на эти земли стали в массовом порядке селить государственных крепостных крестьян — «пустопорожность» этих земель не мешала, конечно, их долговременной аренде русскими помещиками.

Все земельные конфликты, возникающие на пограничных рубежах Войска Донского, российская администрация никогда не разрешала в пользу казаков. В тех случаях когда у великорусских претендентов на казацкие земли, в основном у монастырей и помещиков, не оказывалось де-юре никаких прав на удовлетворение своих исков, власть реализовывала подлинно «соломоново решение» — конфисковывала спорные владения и отписывала их «на государя».

Например, в 1703 году казаки Пристанского городка потребовали вернуть в станичное владение свои исконные земли, некогда переданные тамбовским епископом Игнатием в оброк торговому человеку Анкудинову. Казаки доказывали, что никогда не передавали своих земель так называемому владыке, а, следовательно, юридически купец Анкудинов не имеет никаких прав на владение.

Поскольку купчина уже успел переселить на спорные земли крепостных крестьян, возник острый межнациональный конфликт. Прибыв в деревню Русская поляна, казаки «многолюдством, с ружьями и бунчюками, в панцирях учинили круг». Поскольку русские крестьяне с решением этого круга об их выселении не согласились — произошло подлинное побоище. «Казаки их, крестьян, били и мучили, — докладывалось в сообщении сыскного исправника, — и велели им с женами и с детьми и со всякими пожитками выбираться вон с казацкой земли <…> а также припасов и ружья и всякого пожитку пограбили».

В Русскую поляну были введены солдаты. Дело за юридической правотой казаков спустили на тормозах: крестьян выселили, казаки часть «пожитков» вернули владельцам. Однако счастливыми обладателями своих родовых земель казаки не стали, все оброчные наделы купца Анкудинова были конфискованы в пользу казны.

С вольного Дона выдачи нет

Тяжкие и импульсивные, подчас даже кровавые реформы, которые Петр I обрушил на Россию, вызвали невероятно большой исход великорусского населения на казацкие земли. Как пишет известный современный историк А. С. Козлов: «В донские степи приходили крестьяне и дворовые люди, посадские жители, солдаты и всякие работные люди из южных городов России. На Дону искали спасение от корабельного строенья и рекрутских наборов, от крепостных и городовых работ».

Этнические казаки на определенном этапе были заинтересованы в этом приходе на Дон новой рабочей силы. «Новопришлые» люди на протяжении семи лет не могли и думать о приобретении прав «старых», то есть этнических, казаков. Они посылались варить соль на казацких солеварнях, косили траву в интересах казацких семей, их принявших, занимались земледелием, работали на пасеках.

Известный постулат казацкой вольницы «С Дона выдачи нет!» был ценен для этнических казаков не только в материальном, но и в определяющей мере в мировоззренческом аспекте, как подтверждение незыблемости казацкого национального суверенитета. Английский дипломат ХVII века Чарльз Уитворт в своих воспоминаниях отметил: «Всякий крестьянин или невольник, оказавшийся в стране казаков, получал свободу и не мог быть востребован своим хозяином или правительством московитов».

Эта пропозиция — «Дон, суверенитет, свободная воля — Московия, произвол власти, личная кабала» — определяла сознание этнических казаков на протяжении десятков поколений, поэтому любые попытки российской власти вернуть с Дона «беглых холопей» воспринимались в казацкой среде очень остро.

Плотина прорвана

В июле 1707 года неистовый Петр I своим именным указом направил на Дон карательный отряд во главе с полковником Юрием Долгоруким. Для всех и каждого на Дону стало ясно, что российское правительство перешло к прямому вмешательству во внутренние дела Войска Донского, к насильственному возвращению беглых.

Отряд Долгорукого в начале сентября 1707 года выступил на Верхний Дон. Вскоре отряд разделился на четыре группы: одна из них под командованием А. Плохова вела розыск от Черкасска до Паншина, другая — капитана Н. С. Тенебекова — по Хопру, третья — капитана С. С. Хворова — по Бузулуку и Медведице. Сам Долгорукий шел по Северскому Донцу. Царские мытари неистовствовали: при малейшем сомнении любой казак заносился в списки беглых, которых «бивши батогами жесточе, высылали на Русь».

Реакция этнических казаков не заставила себя ждать. В первых числах октября 1707 года более 250 казацких старшин и казаков собрались в Ореховом Буераке в трех верстах от Новоайдарского городка. Они собрались сюда по призыву атамана Бахмутского городка, уроженца станицы Трехизбянской, Кондратия Афанасьевича Булавина. «Общий для всех рек Войсковой совет» решил обороняться.

В ночь на 9 октября 1707 года булавинцы напали на отряд Долгорукого, находившийся на постое в станице Шульгинской: полковник был убит, «многих солдат и казаков скурвых побили до смерти». Казацкие старшины из Черкасска Петров и Саламата, бывшие в отряде Долгорукого на положении титулованных коллаборационистов, — «в одних рубашках, выскоча, едва ушли».

Почти поголовно были истреблены и другие карательные отряды, переписывавшие «беглых холопей» по Дону, Хопру, Медведице и Бузулуку. Важно отметить, что выступление Булавина сразу же приобрело характер национального восстания: казаки с особой беспощадностью расправлялись с теми казацкими коллаборационистами, которых подозревали в потворстве московитам. Так были убиты войсковые старшины И. Кваша, В. Иванов, Ф. Сафонов, станичные атаманы Ф. Дмитриев и П. Никифоров.

События в станице Шульгинской, последующее истребление царских мытарей повсюду всколыхнули донское казачество: равнодушных не было, все понимали, что «сию конфузию» кровожадный русский царь просто так не простит.

Реакция черкасской старшины

Действия булавинцев неоднозначно были восприняты на Нижнем Дону в среде богатой старшины, контролировавшей политические настроения в Черкасске, столице Войска Донского. Немногие старые атаманы, такие, например, как Иван Зерщиков почти открыто радовались успехам Булавина. Последовательные сторонники тесного союза с Россией — А. Савельев, Н. Саламата, И. Машлыченко и другие, напротив, всячески агитировали против повстанцев.

В конечном счете, политическая позиция коллаборационистов победила. Крупные центры казачества — Закотный городок, Осинова Лука, Старый Айдар, Кобанский городок, Краснянская станица — отказались от поддержки булавинцев. Азовский губернатор И. А. Толстой сообщал Петру I: «А из казацких городков, которые по реке Дону, при нем, Булавине, нет ни одного человека».

Под нажимом «промосковской партии» войсковой атаман Лукьян Максимов стал действовать решительнее. Малый круг старшины в Черкасске поручил Максимову «примучить» булавинцев, не дожидаясь прихода на Дон регулярных российских войск.

Атаманское войско 18 октября 1707 года настигло повстанческий отряд Булавина на реке Айдар близ Закотненского городка. Произошел жаркий бой с применением артиллерии, в результате которого повстанцы были разбиты. С немногими сторонниками Булавину удалось скрыться от преследования в близлежащем лесу.

С повстанцами, взятыми в плен по приказу атамана Максимова, поступили жестко: десять человек, есаулов и сотников, повесили по деревьям за ноги, 130 повстанцам «носы резали», а остальных «кого-де захватили, послали в иные украинные городы».

Донская старшина поспешила заверить петровскую администрацию, что «воровство Кондрата Булавина они искоренили и почело быть во всех казацких городках смирно».

Москва отреагировала привычным методом: «за верные службы» старшине и низовым казакам выдали крупное денежное жалование — 10 000 рублей (русский конь в то время стоил 2 рубля, крымско-татарский — около 10). Особое вознаграждение в размере 200 рублей получил калмыцкий князек Батыр, отряд которого принял самое деятельное участие в финальном бое с булавинцами.

Попытка поднять Запорожскую Сечь

В конце ноября 1707 года Кондратий Булавин с ближними соратниками прибыл в Запорожскую Сечь. Атаман попытался учесть крупнейшую политическую ошибку Степана Разина, который начал масштабную войну с Московией, не заручившись прямой военной поддержкой запорожцев.

20 декабря 1707 года на Сечи была созвана Рада. Запорожцам зачитали письмо Булавина, в котором он просил сечевиков присоединиться «к возмущению бунта в великороссийских городах». Одновременно атаман просил содействия Сечи в официальном запросе к крымскому хану «о вспоможении войска для разорения великороссийских городов».

Предлагался, таким образом, потенциально очень мощный военно-политический пакт, который объединял бы против петровской России Войско Донское, Запорожскую Сечь и Крымское ханство, вассала Оттоманской империи. Если бы этот пакт из благопожелания стал реальностью, а объединенное войско казацко-татарской коалиции вторглось бы в Россию, то результат неистовых петровских реформ, и были бы они вообще, никто не сможет спрогнозировать.

Булавинский призыв нашел категорическую поддержку у массы рядовых запорожцев и очень настороженное отношение казацкой старшины, связанной тесными узами с гетманом Мазепой, в то время верным союзником Петра I. На Раде присутствовали и представители царской администрации, по просьбе которых кошевой атаман Тарас Финенко зачитал грамоту с требованием Петра I выдать «донского бунтовщика».

Запорожцы с негодованием отвергли московитские требования: «В Войску Запорожском никогда такого не бывало, дабы таковых людей, бунтовщиков или разбойников, выдавано было».

Воинский пыл запорожцев, столь жгуче горячий в конце ХVI века, успел сильно подостыть к концу века ХVII: кошевому Финенко в итоге удалось убедить запорожцев подождать с окончательным решением вопроса о походе в Россию до весны — «когда дороги подсохнут».

Сторонники Булавина в среде сечевиков не смирились с этим решением и в феврале 1708 года добились созыва новой Рады. На ней с атаманства был снят кошевой Финенко и было принято решение не задерживать тех запорожцев, которые решат по личному почину присоединиться к Булавину. Вместе с тем официально Запорожская Сечь в войну с петровской Россией не вступила.

Не отреагировала Сечь и на страстное письмо Булавина в мае 1708 года, в период ожесточенных сражений казацких повстанцев с петровскими войсками. В этом письме донской атаман фактически сформулировал идею всенародной освободительной казацкой войны, чтобы «было по-прежнему сильно воинство казацкое, разделенное ныне ляхами и москалями, а между ими, казаками, единомышленное братство». Сечь осталась глуха к этому призыву, равно как и терские казаки, получившие аналогичное послание. Впрочем, последние были в военном аспекте маломощны и к тому же очень географически удалены от театра военных действий на Верхнем Дону.

Разгром петровской «пятой колонны»

В марте 1708 года Кондратий Булавин прибыл в Пристанский городок на Хопре. Сюда же съехались и другие видные вожди казацких повстанцев: полковники Леонтий Хохлач, Игнат Некрасов, Никита Голый. Прибыл и главный военный предводитель восставших, атаман Семен Драный, полководческие качества которого враги оценивали куда выше военного таланта самого Булавина. На состоявшемся Кругу было принято решение идти вначале на Черкасск «для истребления скурвых старшин», которые «продали реку». Называлась и сумма сделки царской администрации с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым — 7000 рублей — за удержание казаков Нижнего Дона от поддержки Булавина.

Вождь «промосковской» партии атаман Максимов, в свою очередь, не дремал. Отмобилизовав низовых казаков, он соединился с русским отрядом полковника Васильева из Азова и конным корпусом калмыков. 9 апреля 1708 года выше Паншина городка на реке Лисковатке войско повстанцев сошлось с войском Максимова.

Скоротечный бой закончился переходом большей части казаков на сторону Булавина, захватом «4 пушек, пороховой казны и свинца, а также денежной казны 8000 руб.». Лукьян Максимов со своими сторонниками бежал.

26 апреля 1708 года донская столица была взята в осаду повстанцами. Черкасск являлся хорошо укрепленной крепостью, имел на стенах более четырех десятков пушек. Однако оборонять город оказалось некому — атаманы пяти из шести станиц, расположенных на Черкасском острове, перешли на сторону Булавина.

По решению Войскового Круга, состоявшегося 6 мая в Черкасске, атамана Максимова, а также четырех старшин, последовательных сторонников русификации Дона — А. Савельева, Е. Петрова, Н. Саламата, И. Машлыченко — казнили. Число казненных старшин более низкого войскового ранга было, видимо, значительно больше. В документе царской канцелярии отмечается: «И иным многим казакам головы рубили и в воду (казацкая казнь «В куль — и в воду!» — Н. Л.) сажали, а за то они-де, что помня крестное целование русскому царю, — с ними, с ворами, в злой совет не пошли».

«Пятая колонна» Москвы в донской столице была существенно ослаблена, хотя, разумеется, отнюдь не ликвидирована.

Война обреченных

С точки зрения военной стратегии повстанческая армия атамана Булавина была обречена на проигрыш изначально. Предельно милитаризованная петровская Россия очень мало напоминала вяловатую, архаичную, неорганизованную Московию времен царя Алексея Михайловича. Неистовая авторитарная воля Петра I могла бросить против казацких повстанцев колоссальный объем вооружения и многие десятки тысяч жизней безропотной крестьянской рекрутчины.

В оперативном плане положение булавинцев также было незавидным: область Войска Донского находилась в полном окружении. На севере, со стороны Хопра и Верхнего Дона, шла концентрация многочисленных сил карательного корпуса, которым командовали стольник И. Тевяшов и подполковник В. Рыкман. С запада, заручившись лояльностью гетмана Мазепы, подходили главные силы царской армии под командованием князя Долгорукого. На востоке, на Волге, сосредотачивался карательный корпус воеводы князя Хованского и многочисленные конные полчища калмыков, жаждущих грабежа. Даже совсем рядом с Черкасском — в устье Дона — стояли царские гарнизоны в Азове и Троицкой крепости.

Повстанцы совершили фундаментальную стратегическую ошибку: в наивной надежде не допустить карательные войска московитов на казацкую землю, они разделили свои силы по разным оперативным векторам. Наиболее опытный казацкий полководец Семен Драный пошел по Северскому Донцу в направлении Изюма — навстречу армии Долгорукого. Атаман И. Некрасов двинулся на север — на прикрытие казацких станиц по Хопру. Атаман Николай Голый повел казацкие полки на восток — против карательного корпуса Хованского и калмыков. Сам Булавин с частью войск решил обезопасить донскую станицу и захватить Азов. В итоге, желая быть одновременно сильными везде, булавинцы нигде не смогли сконцентрировать достаточно войск для эффективной борьбы с регулярной армией петровской России.

Главное казацкое войско под командованием атамана Драного 8 июня 1708 года у реки Уразовой наголову разгромило Сумский слободской полк. Развивая наступление, эта, в сущности, очень небольшая казацкая армия (около 5,5 тысяч донцов и полторы тысячи запорожцев) осадила город Тор. Булавинцы били по городу из пушек, сожгли посад, но взять эту не слишком сильную крепость не смогли — к городу стали подходить основные силы армии князя Долгорукого.

Атаман Драный отвел свои полки к урочищу Кривая Лука. Здесь произошло ожесточенное сражение, длившееся полный световой день. Ярость боя была настолько велика, а сил у казаков было настолько несопоставимо мало, что Драный вынужден был лично водить в атаку атаманскую сотню. В одной из таких атак казацкий полководец был убит прямым попаданием ядра.

Итог сражения был страшен: вместе со своим признанным военным вождем казаки потеряли более 1500 человек, родовая вотчина Булавина Бахмутский городок был захвачен правительственными войсками, причем каратели полностью уничтожили это поселение вместе с жителями — «не оставив камень на камени».

Аналогичные военные результаты были и у других вождей повстанцев: ни на одном из стратегических направлений казацкие атаманы не сумели нанести царским войска сколько-нибудь значительного поражения. Успешнее остальных действовал атаман Игнат Некрасов — благодаря тому, что сразу же отказался от масштабных столкновений с регулярными войсками и перешел к тактике внезапных ударов крупными силами конницы с немедленным быстрым отступлением.

Гибель атамана Булавина

В начале июня 1708 года Булавин начал подготовку к захвату Азова. Поскольку все основные силы казацкой армии были выведены на защиту рубежей Войска Донского, наличных резервов в донской столице было катастрофически мало. Старые опытные полковники советовали Булавину отложить наступление — пока не прояснятся итоги рейдов остальных атаманов. Однако Булавин все же решил напасть на Азов.

Поход к азовской крепости состоялся 6 июля 1708 года. Казацкий отряд возглавили полковники Л. Хохлач и И. Гайкин. Старики, видя малочисленность казацкого войска, скорбно вздыхали: «За смертью своей собрались браты!».

Русские полки встретили казаков у стен Азова. Прикрытые с тыла и флангов интенсивным огнем крепостной артиллерии, вооруженные дальнобойными мушкетами, рейтарские роты стойко сдерживали натиск казаков, а затем, сомкнув ряды, перешли в наступление. Разгром был полным: только убитыми потеряли 423 казака, около 500 повстанцев утонули в Дону и в реке Каланче при отступлении, 60 человек попали в плен. Участь пленных была страшной: им вырвали ноздри и языки, а затем подвесили за ноги по периметру крепостных стен.

Разгром повстанцев у Азова стал «часом икс» для «промосковской» партии. Уже гибель атамана Драного создала в казацкой столице все условия для активной агитации против Булавина. «Верный» сторонник Петра I есаул Фролов, узнав о поражении войска Драного в сражении у Кривой Луки, с восторгом делился с другими заговорщиками из старшин: «Ежели в Черкасске сведают о Драном, то, конечно, Булавина убьют, все воровство и вся надежда была, как казаки сказывают, на Драного».

На следующий день после разгрома у Азова повстанческих сил — 7 июля 1708 года — казацкая «промосковская» старшина подняла в Черкасске мятеж. Захватив пушки и заперев ворота крепости, чтобы не допустить в Черкасск отступающие от Азова повстанческие отряды, коллаборационисты бросились штурмовать атаманский курень Булавина.

Войсковой атаман, забаррикадировав окна и двери куреня, мужественно принял свой последний бой. Азовский губернатор И. А. Толстой сообщал в Москву подробности расправы над Булавиным: «И они (мятежники. — Н. Л.) в курень тот из пушек и из ружья стреляли и всякими иными мерами его вора доставали».

Бой был долгий и для мятежников тоже кровопролитный: меткими выстрелами Булавин и его, оставшиеся в истории безымянными, трое побратимов уложили наповал шесть коллаборационистов. Все решил прямой выстрел в стену куреня из пушки: в дыму и клубах пыли в пролом ворвался есаул Сергей Ананьин и в упор выстрелил из пистолета в лицо контуженного Булавина.

Этот выстрел породил слухи о самоубийстве казацкого атамана, которые охотно подхватил агитпроп Петровской империи, чтобы показать, насколько антиправославным человеком был казацкий вождь (у православных христиан самоубийство считается тяжким грехом). Однако фундаментальное исследование доктора исторических наук Екатерины Подъяпольской убедительно доказало всю несостоятельность мифа о самоубийстве выдающегося национального героя казаков.

«От этого заплакали бы даже камни»

Эта строка из древнегреческого эпоса о гибели защитников Трои как нельзя точнее характеризует те чудовищные события на Дону, которые произошли после ввода на землю казаков карательных войск князя Долгорукого.

Личный именной указ Петра I от 12 апреля 1708 года давал князю Долгорукому все полномочия на осуществление, говоря современным языком, — любых преступлений против человечности. Даже с учетом известного изуверства первого российского императора, кровь стынет в жилах при чтении этого указа: «…Ходить по тем городкам казацким и деревням, которые пристанут к воровству, и оныя жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков — на колесы и колья, ибо сия сарынь (сброд, нелюди. — Н. Л.) кроме явной жесточи не может унята быть».

Традиционно считается, что исторически непревзойденным казакофобом был военный вождь большевиков Лев Троцкий с его призывами к «поголовному истреблению казаков как зоологической среды». Как видим «первый большевик на русском престоле» — определение поэта Максимилиана Волошина — в своей казакофобии ничем не уступал «железному наркому».

Известный современный историк Александр Широкорад, вообще не скрывающий своих симпатий к имперскому бытию России, не может сдержать негодования при описании геноцида, который учинили на Дону каратели князя Долгорукого.

«В 1708 году Петр приказал, пишет историк, не только казнить участников восстания, но и уничтожить десятки казацких городков вместе с населением. Солдаты убивали женщин и детей (чаще всего топили в Дону) и сжигали строения. Только отряд Долгорукого уничтожил 23,5 тысячи казаков мужского пола, — женщин и детей не считали. Мало того, православный царь не постеснялся натравить на казаков орды калмыков. Калмыки резали всех подряд, но, в отличие от князя Долгорукого, не вели учета своим жертвам. И еще не убивали женщин, а уводили их с собой».

Впоследствии, после полного подавления национальной войны казаков, князь Долгорукий составил для царской администрации исчерпывающую справку о своих «подвигах».

«В Есаулове сидело 3000 человек, канцелярски сухо сообщал царский палач, и штурмом взяты и все перевешаны, только из помянутых 50 человек за малолетством освобождены. В Донецком сидело 2000 человек, также штурмом взяты и многое число побиты, а остальные все перевешаны. Из-под Воронежа взято казаков 200 человек, и на Воронеже все помянутые перевешаны. В Черкасском повешено около круга Донского (майдана. — Н. Л.) и противу станишных изб около 200 человек. Також и многие партии (арестованных казаков. — Н. Л.) из разных городков были посыланы (выведены. — Н. Л.) и множество в тех партиях посечено».

В этом же докладе князь Долгорукий перечисляет уничтоженные казацкие городки и станицы: «По Хопру, сверху от Пристанной по Бузулук, — все. По Донцу, сверху по Луганск, — все. По Медведице — по Усть-Медведицкую станицу, что на Дону. По Бузулуку — все. По Айдару — все. По Деркуле — все. По Калитвам и по другим запольным речкам — все. По Иловле по Иловлинскую — все».

За все века предшествующей истории казацкий народ не знал столь чудовищного нашествия. Верхнее и большая часть среднего течения реки Дон в буквальном смысле обезлюдели: в некогда цветущих, а теперь сожженных станицах белели только казацкие кости. Земли верховьев Дона вокруг крепости Воронеж и южнее, до реки Хопра, были отторгнуты указом Петра I у Войска Донского и заселены русскими крепостными крестьянами. Такую страшную цену заплатили казаки за очередную попытку отстоять свободу национального развития своего народа.

24131001_7

ОДНОДВОРЦЫ

Социальный класс, а в дальнейшем субэтнос, возникший при расширении южных границ Московского государства и состоявший из военизированных землевладельцев, живших на окраинах государства и нёсших охрану пограничья. Однодворцы принимали участие в восстаниях Е.И. Пугачёва и И.И. Болотникова.

Однодворцы являются потомками служилых людей, нёсших дозорную и сторожевую службу на южных границах в XVI-XVII вв., не успевших приобрести права российского дворянства. Класс однодворцев сформировался из русских детей боярских украинных городов (особый разряд детей боярских), стрельцов, солдат, рейтаров, драгун, копейщиков, пушкарей и обедневших дворян, городовых, рязанских и донских казаков, Касимовского и Кадомского служилого люда, а также части татарской аристократии.

Со временем, вследствие смещения границы государства к югу, служилые люди, поселённые между Тульской и Белгородской оборонительными линиями, оказались внутри страны. Поэтому данная категория была распространена на бывших приграничных землях, в центрально чернозёмных губерниях России — Воронежской, Курской, Орловской, Тульской, Тамбовской, Пензенской и Рязанской.

Как сословная категория, однодворцы сформировались уже к началу XVIII века. До правления Петра I они платили подворовый налог (1679-1681 гг.), а уже Пётр I ввёл подушную подать и четырёхгривенный оброк с теми же нормами, что и для государственных крестьян. Пограничную службу однодворцы были обязаны нести в течение 15 лет. Таким образом, служили они как дворяне, а налоги платили как крестьяне (дворяне не платили налоги). Подобно дворянам, однодворцы могли владеть землёй (крестьянам, за исключением отдельных северорусских местностей и Смоленска, это не разрешалось).

За службу правительство выделяло однодворцам небольшие земельные участки в несколько десятков га и одну семью (двор) крепостных крестьян для его обработки. Отсюда и название — помещики, которое позднее осталось только за дворянами-вотчинниками. Землёй однодворцы владели по праву четвертного владения и традиционно могли продавать друг другу. До 1840 года однодворцы обладали правом владеть крепостными людьми, но фактически этим правом пользовались лишь единицы (в 1830-е годы насчитывалось более миллиона однодворцев, а крестьян у них — 11 тысяч); с крестьянами однодворцы, как правило, жили одним двором. Фактически однодворческая группа занимали промежуточное положение между помещиками и крестьянами, но не слилась ни с теми, ни с другими, чем и обусловилось своеобразие культурно-бытового типа однодворцев. Сами себя однодворцы нередко называли «лапотными дворянами» — (тат. чабаталы мурзалар). Этот факт только подтверждает, что четвертные земли жаловались служилым людям на семейно-наследственном праве. Владельцы четвертной земли, у которых все дети служили, могли остаться в дворянах, однако владельцев, которые не хотели идти в службу, записывали в разряд однодворцев, при этом многие из них имели так называемые «родословные деревья» (генеалогические таблицы). Так, из XIV тома «Юридического Вестника» за 1883 год, известно:

«…родословное дерево сохранилось у крестьянъ Ромодановскихъ, которыя говорятъ о себѣ, что они князья. И дѣйствительно, изъ имѣющейся у нихъ грамоты видно, что они произошли отъ мурзы. Они доходили даже до Петербурга хлопотать о возстановленіи княжескаго достоинства, да ничего не вышло — денегъ не хватило. Документы были у всѣхъ, но частію потеряны, частію отобраны и не возвращены».

«…въ Старковскомъ обществѣ крестьяне Старковы разсказывають, что у дѣда ихъ было 7 человѣкъ крѣпостныхъ крестьянъ, съ которыми онъ вмѣстѣ работалъ…»

«…рядомъ находятся землевладѣльцы изъ дворянъ, происшедшіе отъ одного рода съ крестьянами, но выделившиеся… Шаховцевы. Эта родственная связь не отрицается и самими крупными землевладѣльцами, несомнѣнно, столбовыми дворянами; подтверждается и тождествомъ фамилій…»

Однодворческая культура долгое время сохраняла собственные традиции в одежде, фольклоре, речи, и на протяжении XVIII — нач. XX веков почти не ассимилировалась с немногочисленным пришлым населением из числа крепостных крестьян. Эту особенность отмечал родившийся и живший среди однодворцев известный русский писатель И.А. Бунин, происходивший из мелкопоместного дворянства, к середине XIX века уже мало чем отличавшегося от потомков бывших служилых людей и казаков. На образование однодворческого говора влияли московские, западнополесские, восточнорязанские, курско-орловские и донские говоры, хранившие старые «степные» особенности, а также литовские — через незначительную часть выходцев из Великого княжества Литовского.

Мужчины однодворцы слыли домовитыми и аккуратными; двор строили укромно, в отличие от крепостных крестьян, любили высокие плетни и каменные заборы. Одевались чисто и «не без форса». По цвету их домотканых рубах можно было отличить, из какой они губернии. Жены однодворцев в XVI-XVII веках носили юбки-андараки из клетчатой шерстяной материи. Ткани домотканой одежды однодворцев окрашивались растительными красителями. Так, для окраски в черный цвет использовали кору ольхи или черноклёна, для окраски в синий — кору вайды или синила, а кору морены красильной — для окраски в красный. При этом красный цвет всегда был наиболее предпочтителен, считался цветом плодородия, света, долголетия и могущества. В однодворческой среде он преобладал в праздничной и свадебной одежде, а также в костюме молодых людей. В XVIII веке костюм однодворцев часто приближался к дворянскому, а мундир, оставшийся после службы в драгунах или в ландмилиции, мужчины бережно хранили и надевали по праздникам.

Известный российский общественный деятель и юрист Я.Л. Тейтель, в 1870 году об однодворцах и их женах писал: «…мужчины большею частию теряли свой дворянский облик, среди женщин же попадались лица, свидетельствовавшие о расе и дворянском происхождении…»

Об особой гармонии платья и природной красоте однодворок И.С. Тургеневу писал известный литературный критик В.П. Боткин, посетивший вместе с А.А. Фетомдеревни Ливенского уезда Орловской губернии: «Не могу не сказать о женщинах, или точнее — одеждах их. Говорят, что однодворческие женщины давно одеваются так, а именно: рубашки с высоким воротом, вроде мужской, с широкими, к концу суживающимися рукавами; юбка красная и широкая, обшитая черной или синей каймой, плотно охватывает стан. Грациознее и провакантнее этой одежды трудно выдумать, особенно на молодых девушках». Однодворцы, происходившие из северных регионов России несли в чернозёмной зоне элементы северной русской культуры — сарафаны и кокошники.

Однодворческие женщины, в отличие от крепостных соседок, хорошо готовили. Стол у них, хоть и был «небогатый», но разнообразный. Многие старинные кушанья можно попробовать именно в однодворческих семьях. Например, саламата — густой как каша молочный суп, кипящее молоко заправленное мукой, куда иногда добавляют ещё и каймак; также суп с салом или маслом, густо заправленный гречневой, просяной или пшеничной мукой. «Ливенцы саламатой мост обломили» (В.И. Даль, т.4, с.130), т.е. ехали встречать воеводу или баскака и везли в подарок по горшку саламаты с каждого двора. Несомненно, саламата — еда восточного происхождения, обычная казачья пища в степных походах старого времени. У сегодняшних мусульман есть похожее ритуальное блюдо, которое готовят в ночь перед празднованием новруза (зороастрийского Нового года). Очень самобытно выглядело праздничное угощение у Ливенских однодворцев. Садились за пустой стол, покрытый чистой холщовой скатертью, хозяйка тут же выносила блюдо с нарезанным тёплым хлебом-ситником, политым коровьим маслом (память о «поклонении хлебу»), а хозяин — «обносил» гостей. При этом пили все из одной чарки. Следующее блюдо — холодец, залитый домашним квасом, на манер окрошки. А уже потом ставили другие закуски, смотря по-зажиточности. Но обязательными были жирная лапша и молочная каша на десерт. Кроме этого, индейки и гуси разводились главным образом однодворцами, а уже затем распространились в другие деревни.

Что же до сильной стати потомков однодворцев, то великий русский писатель, граф Л.Н. Толстой однажды верно подметил: «…они (однодворцы) никогда не знали помещиков-крепостников. Это и сказывалось на их свободном и доверительном отношении, и чувстве собственного достоинства. Они относились к дворянам не как к господам, а как к богатым хуторянам, здороваясь они протягивали руки, приглашали их в гости, не стеснялись, не притворялись…»

Фамилии однодворцев

Из бумаг времён Екатерины II можно извлечь такие родовые прозвания однодворцев, как: Стрельниковы, Теряевы, Токмаковы, Зуевы, Уваровы, Рыбины, Трубицыны, Кольцовы, Ждамировы, Желябужские, Копыловы, Шеншины, Ашихмины, Псарёвы,Арцыбушевы, Забелины, Извековы, Тиньковы, Иевлевы, Игины, Карамышевы, Клевцовы, Овсянниковы, Пироговы, Рощупкины, Кашаевы, Росковы, Ревутовы, Ситниковы, Аспидовы, Анпилоговы, Алдакимовы, Авиловы (Овиловы), Отрепьевы, Батурины,Бачурины, Безобразовы, Вислогузовы, Вороновы-Давыдовы, Воловичи, Стробовские, Янковские, Пышкало, Долгово (Долговы), Зибровы, Зиборовы, Скрябины, Шаховцевы, Шершеневские, Шумские, Толстые, Витовты (Вихтовты), Шемякины, Ртищевы,Волконские, Пушкины, Благие, Бухтияровы, Енгалычевы, Булгаковы, Курдюмовы, Муратовы, Енаевы, Беклемишевы, Бартеневы,Тохтамышевы, Карташевы, Саклаковы (Соклаковы), Стародубцевы, Рязанцевы (или Резанцевы, Резанцовы), Торубаровы, Роготуровы, Агеевы, Тетеевы, Сагалаевы, Башкатевы (Башкатовы), Булатовы, Булахтины, Нащокины, Небольсины, Корниловы,Ермоловы, Ермаковы, Корагодины, Комякины-Проскурины, Кологривовы, Фаустовы, Поляковы, Веденеевы, Бекетовы, Сабуровы,Касимовы, Гамовы, Даевы, Егурновы, Ярыгины, Бохковы, Черкасовы, Чигины, Чаркины, Гуторовы, Саракаевы, Тишанские, Есауловы, Сечиновы, Сабельниковы, Севрюковы, Аграмаковы, Мухартые, Чедытворовы, Правоторовы, Котухины, Кизиловы, Руденсковы, Нескородевы, Некрасовы, Небытовы, Непочетовы, Немировы, Невпокоевы, Шляховы, Лютые (Лютовы), Татариновы, Уколовы,Тарбеевы, Дохтуровы, Шаховы, Хивины, Яхонтовы и другие.

9c-3YrFYFR0

ОХОЧИЕ ЛЮДИ СЕВЕРСКОЙ УКРАИНЫ В СМОЛЕНСКУЮ ВОЙНУ 1632-34 ГОДОВ

«Охочими людьми», как правило, именовались те добровольцы из разных слоев русского общества, которые брались за выполнение какого-либо рода поручений. В Северской земле первой половины XVII века под охочими людьми подразумевались волонтеры из гулящих людей, посадских и дворцовых крестьян, прибранных к ратной службе и участию в военных походах. Основной причиной прибора в ратную государевой службе различного рода добровольцев являлось «малолюдство» гарнизонов украинных городов.
Обычно ратная служба охочих людей осуществлялась без жалования, «за добычу», захваченную в походе, к которой причислялись: скот, лошади, коровы, рухлядь и прочее добро, однако, были и исключения. Отдельные предписания касались захваченного полона, который «даром… [у них, охотников] имать не велено». Очевидно, стимул для участия в ратных походах всякого рода волонтеров был более чем существенный.
Примечательным фактом было весьма широкое участие охочих людей Северской украины в Смоленской войне 1632-34 годов. Наиболее крупный штат охочих людей Северской земли был представлен дворцовыми крестьянами Комарицкой волости и «охотниками» Карачевского уезда.
По условиям подписанного в декабре 1618 года Деулинского перемирия, к Речи Посполитой отошли «искони» принадлежавшие Московии города Северской земли: Новгород-Северский, Трубчевск, Стародуб, Почеп и Чернигов. Последний после сожжения его в 1611 году польским отрядом Горностая являл собой запустевшее городище. Сроки перемирия укладывались в 14,5 лет, однако уже в начале 30-х годов обе стороны активно начали готовиться к преждевременному началу боевых действий. Так, в планах московского правительства было возвращение Смоленска, а также отошедших к Польше псковских и северских земель. В первые месяцы войны за Смоленск русским ратным людям Северской украины было предписано «с боем» посещать «бывшие» уезды Московии, которые «были отданы к Литве на время», после Смуты, где им надлежало «чинить» неприятелю «задоры», «промышляти, смотря по вестем и тамошнему делу». К таким уездам относились не только указанные выше Стародубский, Новгород-Северский и Почепский, но и Черниговский с пригородом Монастырский [Монастыревский] городок.
Так, осенью 1632 года московским правительством было принято однозначное решение о подготовке т.н. «Северского похода» за возвращение прежних русских городов и уездов. Центральным плацдармом для наступления московской рати на «литовскую» Севéру был Севск. Сюда же начали стекаться служилые люди из Карачева, Брянска, Рыльска, Путивля в лице дворян, детей боярских, стрельцов, казаков всех мастей (верстанных, полковых и пр.). В 20-х числах ноября 1632 года рать Баима Болтина выдвинулась в сторону литовского рубежа. 27 ноября в Севск, на место умершего воеводы Федора Плещеева, в качестве воеводского товарища Баима Болтина был назначен Иван Еропкин, в распоряжении которого находились 1168 ратников, незамедлительно присоединившихся к Болтину. Общая численность этого ратного формирования составила 1556 человек. Здесь же эта разношерстная рать пополнилась местными севскими стрельцами (100 человек) и небольшим количеством комарицких даточных казаков, незадолго до этого собранных с каждого 10 крестьянского двора. Увеличить ряды походного войска царское правительство предполагало набором 500 «охочих» казаков. Прибором добровольцев заведовали лично И. Еропкин и Б. Болтин, коим предписывалось направить во все северские города – Рыльск, Путивль и Комарицкую волость глашатаев (бирючей), дабы тем кликать «не по один день», сзывая в войско охочий люд. Всех поступивших на службу в царское войско для участия в Северском походе надлежало писать «с отцы и с прозвищи», так, как это и подобает служилой мелкоте «по прибору». Размер жалования охочим казакам составляло 4 рубля. На должности начальных людей – голов – у добровольцев планировалось назначать «добрых» детей боярских и дворян «кого пригоже». Из Москвы в Севск планировалось выслать порох и свинец, запастись которыми головам предписывалось строго смотря по обстоятельствам. Свинец и порох впустую расходовать запрещалось, всему было велено вести учет. Прибору в войско подлежали только лично свободные люди: «и из службы из тягла и крепостных ни каких людей в новоприборные казаки не имати». Немногим позже в охочие казаки было запрещено брать детей боярских и беглых из-под Смоленска солдат, донских и яицких казаков. Тем не менее, поначалу укомплектовать штат охочих казаков в 500 человек не удалось, о чем свидетельствует пометка к грамоте из Севска в Москву: «и северских, государь, городов, и ис Камарицкой волости охочих людей в казаки нихто не пишуца и в службу не прибираюца». Чуть позже, однако, некоторое количество охочих казаков все-таки набрана была: небольшая их часть принимала участие в зимней осаде Трубчевска в 1633 году в лице карачевских и комарицких охочих людей; с Иваном Еропкиным под Стародуб ходили 200 карачевских и трубчевских охочих людей. Сюда же приплюсовать отряд путивльского селитрянника, черниговца Дмитрия Горбунова, влившегося в рать Баима Болтина и Ивана Еропкина под Новгород-Северским 4 декабря 1632 года. Последние, по всей вероятности, представляли собой отряд промышленных людей «селитрянного дела», отличившихся при поджоге городских стен Новгород-Северского во время его штурма.
Планы русского правительства не ограничивались взятием Новгород-Северского и прочих северских городов, в столице скромно закрепить за собой и те поветы Речи Посполитой, которые были отторгнуты от Московии аж в XVI веке. Одним из таких уездов в первую очередь был Гомельский, который до начала XVI века также считался Северской землей. Так, 22 января из Стародуба вышел отряд голов Богдана Булгакова и Ивана Ермолина, направляющийся под Гомель «для языков». 30 января ратные люди вернулись в Стародуб. Судя по их словам, московские ратники выжгли посад Гомеля и «повоевали» его уезд, «села и деревни выжгли ж, и уездных людей многих побили и в полон поимали». В бою под Гомелем был ранен Богдан Булгаков. Сюда, под Гомель, Пропойск и Чечерск, ходили и комарицкие охочие люди. «Под Стародубом гоняли в загон, воевали литовскую землю, села и деревни повоевали и пожгли и у городов посады и слободы пожгли». Кроме этого, крестьяне набрали себе полон, который по возвращению обратно они планировали поселить в своих дворах, а также частично распродать. Как только комаричане вернулись под Стародуб из Гомельского уезда с полоном «и с лошедьми и з животиною и со всякою полонною рухледью» — были ограблены дворянами и детьми боярскими: «полон и лошеди и платья и всякою добычю поотнимали». Жалобы воеводам Ивану Еропкину и Никите Оладьину на ратных людей, а также упование комаричан на хоть какую-нибудь управу, результата не дали. Охочие люди просили государя дать добро, дабы им «вольным людишкам … Комарицкой волости крестьянишком» ходить в Литовскую землю войною.
Неизвестно, было ли удовлетворено прошение комаричан, однако в силу крайнего малолюдья ратных контингентов, задействованных на разных фронтах Смоленской войны и острого напряжения обстановки в Северской земле по случаю активности черкас, вероятность этого достаточно велика.
В том же, 1633 году, следуя предписаниям царевой грамоты, воевода Федор Тимофеевич Пушкин велел в четырех станах Комарицкой волости «биричем кликать не по один день», чтобы все желающие «охочие крестьянишки» шли в полк к стольнику Федору Матвеевичу Бутурлину и Григорию Андреевичу Алабьеву, «чтобы … государю служить, в литовскою землю ходить воевать». Речь шла о походе ратных людей Северской украины в черкасские городки, находящиеся близ границ Путивльского уезда Сбор полка Ф. Бутурлина и Г. Алябьева происходил в Путивле. Содержание воззвания к охочим людям волости звучало так: «если в Комарицкой волости всякие неписьменные охочие гулящие люди похотят служить и со всеми прочими в полку быть на службе…» Интересно то, что охочие люди самоорганизовывались по казачьему образцу. Так, в челобитной 1633 года, они именуют себя «Комарицкой волости казаки», среди которых выделяются сотник Гришка Дядин и есаул Найденка Харламов. В декабре 1633 года воевода Ф.Т. Пушкин направил охочих людей с головами под Борзну «для промыслу над городом». В селе Полошкове Новгород-Северского уезда «на Спаском поли» сошлись они с путивльскими и рыльскими ратными людьми. Таким объединенным отрядом Борзна была взята, московитам достался артиллерийский наряд и знамена, взяты языки. Большой и малый остроги Борзны, а также села и деревни округи, были сожжены. Отсюда северский отряд выступил в Севск. Близ Спасского поля, «за десять верст», путивльские дворяне, дети боярские и верстанные казаки «боем» стали отнимать у комарицких охочих людей полуторную пушку и прочие трофеи «и ис пищалей … почели стрелять». Было убито несколько охочих людей. Как утверждали комаричане, путивльцы ограбили их «завидоючи». Однако, на этом злоключения охочих людей не закончились. Как выяснилось, подходя к Борзне верст за 50, комаричане оставили («пометали») свои запасы, сани и коней на Спасском поле «на станех». И тут «поработали» путивльцы: запасы и кони были увезены, охочих людей, стороживших все это добро, переранили, «а иных до смерти побили». Комаричане возвращались в Севск пешими. Крестьяне всех четырех станов волости, участники этого похода, «Ивашка Тешинцов, Томилка Рогач, Озарка Яковлев со товарищи» били челом, одноко просьбы о возврате коней платья, денег и прочих запасов да трофеев остались без ответа. Языков в лице поляков и черкас привели в Рыльск (17 человек) и Путивль (20). По примерным данным количество дворов в слободах близ Борзны в тот год составляло приблизительно 300-400, отсюда следует, что урон черкасам был весьма внушителен.

В декабре 1633 года был взят Трубчевск, в штурме которого так же участвовал охочий люд в лице карачевских ратников головы Семена Веревкина и комаричан подьячих Григория Ферапонтова и Афанасия Никитина, а также отряд ватажка из Комарицкой волости Ивана Колошинского. Разгул ратных людей после взятия города, охочих до наживы, приобрел угрожающие масштабы: брянскому голове Андрею Зиновьеву поступали жалобы от литовских людей Трубчевска «чтоб от грабежа комарицких мужиков и карачевских казаков унимал». Добыча в завоеванном городе являлась камнем преткновения у ратных людей, попытки отобрать которую некоторые авантюристы изъявляли даже среди своих соотечественников. Так, в челобитной крестьян всех четырех станов Комарицкой волости, ходивших в составе охочих людей под Трубчевск, была жалоба на брянских дворян и детей боярских, грабивших их «по дарогам». По-видимому такая же ситуация произошла и ранее под Новгород-Северским после взятия, когда у комарицких охочих людей была отобрана силой часть их добычи.
Охочие люди в Смоленскую войну послужили неплохим подспорьем гарнизонам Северской украины во время осады городов неприятельскими войсками.
7 марта 1634 года карачевский стрелецкий и казачий голова Григорий Афонов вместе с охочими людьми Комарицкой волости Ивана Колошинского ходили «для промыслу над литовскими людьми», проникшими в Комарицкую волость. Отряд включал стародубских детей боярских, испомещенных после Деулинского перемирия в Карачеве, а также карачевских беломестных и полковых казаков со стрельцами во главе с пятидесятниками Максимом Медведевым и Василием Шамастиным – всего 160 человек. В комарицком селе Бобрик (на реке Усожа, в 20 верстах от Севска) отряд погромил находящихся там черкас. 16 марта охочие люди Комарицкой волости Митька Двоежильный со товарищи и карачевские служилые люди доставили захваченных языков в Карачев. От них удалось узнать, что под Севском в то время стоят Иеремия Вишневецкий, «а с ним жолнеры, гойдуки и подымовные люди и волохи (румыны)», а также полковники Вишневский [Вишневецкий], Белецкий, Сокира, Кисель, Жолкевский. Вместе с кошевым Ильяшом Переяславским и Яцком Острянином пришли исключенные из реестра запорожские казаки (выписчики). 11 марта польско-литовское войско под Севском получило пополнение в лице людей полковника Филоненка Корсунского – «15 знамен» (приблизительно 3000 человек), уже успевших побывать в Комарицкой волости. 23 марта в Карачев прибежали люди Ивана Колошинского. Они рассказывали, что в Сомовской волости Карачевского уезда хозяйничают литовцы и «крестьян многих посекли». Иван Колошинский был вынужден с боями отступать к Карачеву, но черкасы идут по пятам и вот-вот будут под городскими стенами. Григорий Квашнин начал поспешно укреплять город и расписывать по башням служилых людей, а также комаричан Ивана Колошинского. В ночь с 23 на 24 марта «за четыре часа до света» неприятель взял город в плотное кольцо. Иван Колошинский с охочими людьми, стрелецкий и казачий голова Григорий Афонов и карачевской съезжей избы подьячий Григорий Васильев с местными служилыми людьми – беломестными и полковыми казаками и стрельцами этого же города, были отправлены воеводой на вылазку. С большим трудом карачевцы и комаричане отразили вражеский приступ. Литовские люди были выбиты с посада, который, правда, успели поджечь и поспешно уйти «тою же сакмою». Русским достались 15 человек языков, среди которых оказался черкасский сотник, белоцерковец Степан Долголенский (Долголенко), схваченный лично Колошинским. Тем временем, польское войско, несколько дней пытавшееся взять приступом город Севск, ушло по Карачевской дороге в Комарицкую волость, к селу Бычки (на реке Неруссе), а затем в село Морево Радогожского стана, где стало «табурами». Накануне у поляков и черкас была рада, на которой последние пожелали уйти «в свою землю», куда, по слухам, пришел сам «турской» (турецкий султан).
Зимой 1634 года Смоленск был оставлен русскими войсками и сдан полякам, война была проиграна. 4 июня состоялось подписание мирное соглашение, вошедшего в историю под названием «Поляновское перемирие». Московским государем по разным украинным городам были разосланы грамоты о прекращении боевых действий, «чтоб на обе стороны кровь христианская унять». Согласно условиям Поляновского перемирия, состоялся обмен пленными: «а которые русские люди в полону в Польше и в Литве, и тех, по посольскому договору, всех из Польши и из Литвы отпустить в московское государство тотчас; а которые польские и литовские люди в полону в нашем в московском государстве, и тех полонянников отпустить в Польшу и в Литву». Ныне походы «для промыслу» в литовские и черкасские города русских ратных людей однозначно пресекались: «и … по мирному договору в литовскую сторону, за рубеж, в войну … ратных людей не посылали; … и … мимо … указа самовольством за рубеж не ходили и с порубежными людьми задоров никаких не делали». Всякому, кто ослушался бы этих предписаний, грозила смертная казнь. Тогда же решился вопрос и о полонянниках, в массовом количестве находящихся у русских ратных людей порубежных городов: «тех всех полонянников … переписать, кто именем и которых городов, где кто взят и кто какой веры, и в нашем в московском государстве кто крещен в нашу, в православную, в крестьянскую веру». Списки полонянников надлежало отправлять в столичный Разряд.
В 1634 году были в съезжих избах разных северских городов были составлены росписи «литовского полону», набранного черниговскими, рыльскими, рославльскими, брянскими и почепскими дворянами и детьми боярскими, рыльскими и путивльскими беломестными и полковыми казаками, пушкарями того же города, брянскими стрельцами и людьми «пушкарского чину». Характерно, что, судя по росписям, в походах принимали участие и местные соборные попы. Росписи представляли также донские казаки и «вотоманы», бывшие в походах в составе московского рати под Новгород-Северском, Трубчевском и прочих «городех». Ратные люди обстоятельно рассказали, кого из пленников, где и при каких обстоятельствах взяли: «а взял тово мальчика с товарищи … как приходили литовские люди под Рыльск из-под Севска» и пр. Примечательно, что некоторые «полонянники» были куплены у комарицких крестьян: в то время за пленника довали по 2,5-3 «рубли» и «больши». Не миновали эти расспросы и севских ратных людей с комаричанами – бывшими охочими людьми, составили списки «хто именем и в котором городе взят и кокие веры и у ково именем в Севску и в Комарицкой волости живут». Так, в съезжей избе отметились соборные попы, севские пушкари, даточные и жилецкие казаки, стрельцы, ямщики, а также крестьяне Чемлыжского стана. Главным контингентом пленников, по крайней мере у севчан и комаричан, были представительницы женского пола, взятые во время походов под Борзну, Стародуб и Трубчевск.
Дополнительных сведений не имеется, по случаю фрагментарной сохранности дела. Следует заметить, что едва ли настоящие списки были полными – т.к. многие ратные люди и комарицкие крестьяне могли просто-напросто утаить в своих дворах полонянников.
Итак, как мы видим на приведенных выше примерах, охочие люди являлись достаточно весомым подспорьем служилым людям, помогая им выполнять возложенные на них задачи. Московское правительство не создавало особых препятствий для прибора в службу, «в полк», охочих людей, в которых в определенные моменты крайне нуждалось, однако и не собиралось оставлять их в службе, лишь за редким исключением. Так, например, известный ватажек комарицких охочих людей Иван Колошинский был поверстан в дети боярские Путивля, не смотря на происхождение из дворцовых крестьян. В челобитной о боях под Карачевом Колошинский прямо называет себя крестьянином — «Иван Колошинский и … крестьянишки». В августе 1638 года, август путивлец сын боярский Иван Колошинский подал в местную съезжую избу воеводе Никифору Плещееву извет на свою тещу, ее сына и внука в ограблении.
При всем этом начальные люди, что возглавляли отряды охочих людей, под частую не заботились о качестве данного контингента, допуская в ряды охочих людей всякий подозрительный сброд, нередко вносящий деморализующие мотивы в ход военной кампании.

djPvSbnzZtI

ГУЛЯШШИЯ ВОЛЬНО ПО ИСЕТЬ-ДОНУ ЛЮДИ

«…Те казаки сказали, что ездили де они за Исеть реку вверхъ по Миеси по нижней стороне Миеси, и товарыщи де ихъ Ивашко Денисовъ да Ивашко Васильевъ видели: на степи 12 человекъ ездятъ подле Миеси, а какие люди, того де они не ведают…». Г.Ф.Миллер «История Сибири» (том III) Конец XVII – начало XVIII века были ознаменованы серьёзным изменением географии расселения вольных, «людей божиих царя небеснаго, никем в пустынях водимы или посылаеми»1 и никакой службою не отягчённых, людей. От Великой степи2 , от Старого поля3 и Великого луга4 , после множества сполохов, от нарождающихся государств, не приемля их, сих государств порядков, тянулись вереницы «уходников»5 . С одной стороны, старого обряда люди пачали бесчь новой «никоновской» веры (изверия), с другой – казаки, помнящие и хорошо знающие, в самых диких её проявлениях, жизнь кочевую, независимую от указов царских каких бы то ни было государств. Стихийное движение масс, спровоцированное тотальными выступлениями спроть сил и амбиций, нарождающихся новых мировых империй, – войн под водительством Ивана Болотникова, Степана Разина, а позже Кондрата Булавина, в которых закладывался фундамент для страшного и всеохватного бунта Емельяна Пугачёва, осуществлялось в направлении неподконтрольной никакой новой державе Сибири. Чем манила вольных людей эта земля? То ли глубокой генетической памятью о единокровии со свободными от всякого гнёта хлыновскими молодиками6 , исседонами – наследниками традиций славяно-туранских племён7 , то ли отчаянной и ничем не порушаемой надеждой всё же найти «страну истинной справедливости», в которой нет диктата власти и абсолютного контроля малого числа, кормящегося с рук царей и султанов, над людьми, не отягощёнными привилегиями царского двора? Искони Великая степь не ведала воли князей и бояр, не знала она и руки самодержавия и ложных ценностей позднего времени. Никто не смел возвысится чинами и званиями на просторах Великой степи, никто не наделялся привилегиями большими, чем человеку давала община – Круг. Войны и охотники, перенимающие друг у друга всё, что могло быть необходимым и полезным в степи. Отсюда и диковатые нравы, и хищный темперамент, и склонность всякое дело решать быстро и справедливо, какой-то простой и бесхитростной логикой, каковая отразилась и в «Великих Ясах Чингисхана»8 и в поздних адатах9 жития казаков, копящихся общинами и управляющихся лишь одной волей – волей Круга. В то время таковой обычай был на всём протяжении расселения предков казацкого рода. В 1293 году, пишет турецкий лазутчик великому халифу в Багдад: «Великое повеление Ваше исполнил. Пять лет жил в стране казаков на реке Двине, Юг-реке. Войско готовят, татар бьют каждую луну, знают древний секрет Тибета. В плену не живут, задерживают дыхание и умирают, когда захотят. В лесах, болотах ходим, по рекам Юг, Пушмун (Пушма), тянем, ладьи в Мологу и в Итиль попадаем. Секут все Улусы. И этим путем обратно ладьи волокем. Мертвых и раненых не оставляют. Один может биться с десятью. Стрелы, наконечники литые, кольчугу, щит пробивают. Дротики кидают – шлем пробивают, ни один мимо не летит. Учат с малого, пока ходить может. В походной суме воск имеют. Им лошадям уши закладывают. С обрыва, с берега крутого их лошадь прыгает с хозяином и плывет. Конь их скачет 30 фарсахов в сутки. Проскакав, сразу садятся на второго коня и делают еще 30 фарсахов. Трое суток скачут до Итиля. Нет у них хилых и больных. Стрела летит по ветру пол-форсаха10. Их нравы просты, женятся без церемоний, казачки их верны. С инородцем жить не будет, умертвит себя. А с казаком будет жить, кого полюбит. Атаманы и старосты их жестки. С разных становищ они собираются быстро, между становищами ездят вестовые, в сутки могут выставить тьму (10 тысяч) воинов, при каждом копье, сабля, кинжал, 10 дротиков, 100 стрел, 2 аркана. С каждым воином 3 коня, от него не отстают. Без аркана в поход не идут. В стане есть кузницы, мельницы. Золото у одного казака на всех. Воинами становятся с 16-ти лет. В пище скромны, спят открыто и в шатрах во время походов. Жилище их из бревен. Великий наш господин, передаю вам это с торговцем хивинцем, Вами посланным. Нам надо замириться с этим народом, на службу взять и тогда Ваша звезда – юлдуз засияет над Вечерними странами и странами утренними. Их победить нельзя, убить можно. Али Беи Насыров».11 К концу XVII – началу XVIII века, по причине движения Российской империи в направлении расширения контроля на юго-запад и невозможности преодолеть сие движение, казаки начали покидать земли, в пределах которых с древности кочевали. После смерти Богдана Хмельницкого в 1657 году и увеличения контроля Российской империи на землях запорожских казаков, многие из числа последних стали уходить на Дон, Терек, Дунай, а отдельными партиями на Урал и в Сибирь, где уже бродили наследники завоевания Ермака, которому принадлежало первенство в освоении земель, по течению реки Исеть (каз. Исеть-Дон). «Казаки имели имена и прозвища: дружинники Ермака прозывались Васильевыми и Ермаковыми. Казаки дружины Ивана Кольцо – Ивановыми и Кольцовыми. Казаки Никиты Пана – Никитиными и Пановыми. Казаки атамана Матвея Мещеряка – Матвеевыми и Мещеряковыми. Казаки атамана Богдана Брязги – Богдановыми и Брязгиными. Казаки Якова Михайлова –Михайловыми и Яковлевыми. В числе дружинников, павших в боях, в Синодик были внесены казаки: Окул, Иван, Карчига, Сергей, Андрей, Тимофей, Иван, Ананий, Анцыфер, Иван, Андрей, Алексей, Никон, Михайло, Тит, Федор, Артемий, Логин; были убиты Богдан Брязга, Никита Пан, Иван Кольцо и Ермак. Иван Кольцо погиб вместе с дружиной (40 казаков), в числе павших казаки: Владимир, два Василия, Лука и другие. На Валдае вместе с Ермаком пали: Яков, Роман, два Петра, Михайло, два Ивана – всего восемнадцать человек. Помер с голоду воевода князь Болховский. В числе дружинников сражались стрелецкий голова Иван Глухов и его стрельцы. По царскому указу в 1635 году в Тюмень были посланы на поселение 500 колмогорских стрельцов, часть которых было из казацких родов; по прибытии 400 стрельцов вернулись к вольной казацкой жизни, самоуправно оставив службу. От них пошли фамилии Колмогоровы и другие. С 1585 года товарищи Ермака, казаки атаманов Василия Сукина и Ивана Мясного, Данилы Чюлкова, которые возводили и охраняли Тюменский12 и Тобольский13 остроги, и несли береговую службу на Исетской линии, были прозваны исетскими казаками. В состав исетских казаков вошли ватаги Мещеряка, в их числе и товарищи Ермака, и казаки и стрельцы колмогорцы. К началу XVII века в Сибири был образован Тобольский разряд, в него вошел и Тюменский уезд. Разряд и его уезды возглавили воеводы и казацкие атаманы. Так, в 1607 году тюменским воеводой был Матвей Годунов, а во главе казаков – атаман Дружина Юрьев. А в 1616 году во главе тюменских казаков был Семен Молчанов и Воинов. В 1620 году – атаман Гаврила Иванов. Во главе тобольских казаков в 1633 году атаманом тобольской сотни был Гаврила Ильин. В этом году казаки писали в челобитной грамоте царю, что служат в Сибири в Тобольске от Ермакова взятия, лет сорок и по пятидесяти. Срок служб воевод колебался от одного до шести лет. Из атаманов особо следует упомянуть Василья Борисовича Сукина, Ивана Мясного и Данилу Чюлкова. Ю.Я.Сулешова (1623-1625 гг.), Петра Ивановича Годунова (1666-1670 гг.) и исетского казака Тобольского разряда Давыда Андреева. К исетским казакам следует отнести основателей деревень на Ирюме: Мансурку Мальцева, Елистратку Вавильного, Ваську Кокшара, Ивашку Мальцева, Ивашку Бусыгина и Андрюшку Древнина. К ним же отнесем казаков, несших береговую службу на речке Мостовка у Карманкого брода: Федьку Шатрова и его товарищей Гришку Собина (Собенина), Онофрия Степанова и Тимку Ядрышникова. К исетским казакам относится и Юрий Малечкин (Юшка Соловей), основавший Шадринский острог14 и его сотоварищи. Непосредственно заселению Исети начало положил сын казака, что от Ермака на Исеть пришёл, монах Далмат (Исетский) (Дмитрий Иванович Мокринский) 15. В 1650 году на укрепление Исетской линии и заселения Исети посланы исетские казаки Давыда Андреева и стрельцы стрелецкого головы Кирилла Дохтурова. Давыду предстояло соорудить остроги на берегах Исети и заселить ихние слободы, и охранять их. Под слободы острогов были отведены пустующие, брошенные татарами (булгарами) земли. Давыду и тобольскому и тюменскому воеводам пришлось посылать казаков и стрельцов на Россию на прибор крестьян на жительство в Исетскую16 , Красногорскую17, Мехонскую18, Терсяцкую19 и Шадринскую слободу в течение четверти века, с 1650 по 1675 годы. На береговой линии в Исетском остроге несли службу Гриша Ясырь и его казачий сотник Федька Ясырь, Никита Калябин и его сын Васька Никитин Калабин. Последний сказал при переписи: «родился де он в Тобольском уезде, в Исетском остроге, жил в беломестных казаках, и за увечье (от)ставлен, и пришел жить в Белый острожек20». К исетским казакам отнесем пятидесятника Дружину Васильева. Очевидно, им была основана на Ирюме деревня Дружинина, в которой и поныне живут Дружинины, казаков: Гришку Мартемьянова, сына Пережогина, Фомку Бородина, Олешку Галкина, Черкаса, Залесова, Воробьева, Алфера Заворокина, Кремнева, Головина и других. Осенью 1662 года на укрепление Исетской линии под командованием полковника Дмитрия Полуехтова, направлены были два полка рейтар, которых полковник расквартировал по слободам острогов. 20 марта 1657 года верхотурский воевода Иван Хитрово, послал в Катайский острог21 30 беломестных казаков. Атаманом в остроге был Андрей Липин. Атаман имел в слободе свою деревню и распашни (пашни). Тобольский воевода Петр Иванович Годунов в 1666 году держал в острогах Исетской линии: в Ялуторовском22 – 30, Исетском – 30, Мехонском – 60, Шадринском – 20 и в Катайском – 50 казаков, всего на береговой службе Исетской линии было 190 беломестных казаков. В 1667 году по росписи воеводы, указом Алексея Михайловича, исетские беломестные казаки были переведены в драгуны. Многие этим фактом были недовольны и отказываясь служить, «записывались» в «вольные» или «государственные» крестьяне. А в 1683 году в драгуны были переписаны тобольские боярские дети. Драгуны, как и казаки, несли службу на своем коште23 без жалования. За несение службы освобождались от оброчной государевой пашни и подушной подати. Указом 1678 года наделялись земельными угодьями «в трех полях с перелогом» — до 15 десятин, в том числе пятью десятинами пашни, да по пуду соли. Наличие земли позволяло казакам и драгунам на своих подворьях держать половников и работников. Однако драгуны жалуются царю в челобитьях, что с одной земли без жалования, нести службу трудно. Правительство перевело драгун на жалование и на казенный кошт. Тобольский воевода жалование задержал, вследствие чего среди драгун возникли волнения, вызванные произволом властей: казаков местные власти, сняли с жалования и пытались посадить на землю. От имени 348 драгун и казаков была написана челобитная грамота, и Федька Ясырь повез её в Москву, где сумел добиться выплаты задержанного жалования. В деле указано, что ездил он с тремя казаками. За сочувствие Степану Разину в 1671 году Федьку Ясыря, «как ведомого вора и бунтовщика» в Исетском остроге били кнутом и отсекли у руки перст…»24 . В 1708 году Пётр I развязал на Дону войну. Казаки под водительством Кондрата Булавина противопоставили карательным отрядам Российской империи те силы, что были в наличии, но поскольку некоторая часть, из числа атаманов была лояльна к власти Москвы, война была проиграна. Заговорщики из числа казаков во главе со Стенькой Ананьеным, стремящиеся угодить Москве, 7 июля 1708 года убили Кондрата Булавина и управление восстанием перешло в руки походного атамана Игната Некрасова. Игнат Некрасов, понимая, что совладать с карательными отрядами Москвы не представляется возможным, поскольку потери со стороны казаков были колоссальны (порядка 50 городков и хуторов было сровнено с землёй и около 37 тысяч душ было загублено, помимо казаков, включая женщин, стариков и детей), вывел восемь тысяч казаков с семьями на Кубань, которая находилась под властью Турции (после этого аж до 1745 года отрядами Игната Некрасова осуществлялись рейды на Дон).25 Помимо людей, ушедших с Игнатом Некрасовым, известны и другие ветви, в том числе и не из числа донских казаков, бывших свидетелями и даже принимавших участие в сполохе Кондрата Булавина, и не ушедших с Игнатом Некрасовым на Кубань. Часть этих людей направилась в Болгарию, были и те, кто направился в Румынию и Молдавию, где образовывали небольшие поселения. Более всех известными стали именно «некрасовцы», то есть те, кто ушёл от власти Москвы в Турцию, поскольку благодаря многим причинам сумели сохранить старый уклад и в 1911, и в 1962 годах вернуться в Россию26. В других местах казаки, по большей части, ассимилировались с местным населением, лишь частично сохраняя память о своём происхождении. По сей день в Болгарии, есть село с названием «Казашко», где проживают потомки тех «уходников» Булавинского сполоха27. Дед Исакий, живущий в селе «Казашко» утверждал, что «…они были гнатые от Тихаго Дона… и все бежали… которые бежали на юг – все спаслися, а которые пошли на север, на восток, на запад – всех выбили…». Из этих слов стало известно о том, что были те, кто ушёл на север и восток, то есть на территории Казакстана, Урала и Сибири. Внучка Д.Я. Вагановой (г.р.1896, село Мосина), вспоминала, что рассказывала бабушка. Поздней осенью 1708 года, следом за «уходниками» под водительством Игната Некрасова и под нарастающим влиянием власти Российской империи, как на Дону, так и ниже его, то есть по Донцу, Лугани, Суле, Роси, на Тясмине, Синим Водам и так вплоть до Днепра, северские и днепровские казаки также начали сниматься с мест. В те времена все территории Северских земель населялись казаками, среди которых были известны: комарицкие, белгородские, курские, торские, оскольские, айдарские, деркульские, каменские, а также северские и азовские казаки. Часть их поддержало сполох, часть пожелала остаться в стороне, но, так или иначе, последствия конфликта между казаками и Москвой, коснулись без исключения всех. По словам Д.Я. Вагановой (ссылавшуюся на своих дедов), порядка 24 тысяч душ собралось к Азову по Донцу, от Азова они поднялись к Волго- Донской переволоке, а далее часть ушла в верховья Волги, часть сдвинулось на Астрахань, другая часть западной оконечностью степей Казакстана ушли к яицким городкам. Получая поддержку от яицких казаков, отдельные казацкие роды через Южный Урал поднялись к истокам реки Исеть, где поселились отдельными хуторами, среди непроходимых болот и лесов, укрываясь от постоянного преследования. Старики, жившие по течению рек Каменка и Белая, утверждали, что некогда назывались северскими и были причастны к сполоху Кондрата Булавина. Правнук Ф.В. Вакушина (г.р.1876, село Канаши) вспоминал, что некогда его деды и прадеды ещё помнили маршрут, которым пришли на Исеть, таким образом, могли сесть в седло и пройти его вновь. Этим же маршрутом в позднее время проходили паломники, идущие в Черниговские и Киевские обители, а также на Афон. Таким образом, мы видим, что к потомкам казаков Ермака, осваивавших Исеть от Тобола, в 1710-1719 годах, присоединились «уходники» юго-запада, поднимающиеся через киргиз-кайсачьи степи (ныне Казакстан) на Южный Урал, далее по реке Миасс к Мехониной Курье, а по реке Тече к верховьям Исети. Часть их обживалась среди яицких казаков, где позже сформировались вотчины илецких казаков28, часть поднималось выше к истокам Исети, расселяясь по болотам и лесам, малыми хуторами, от Белоярской Верхопышминской слободы к Каменску (ныне Каменск- Уральский), а далее, в своей части, уходя к Шадринску, вплоть до современных сёл Мальцева и Канаши. Несколько позже, к концу XVIII века, после гибели Емельяна Пугачёва, не желая служить всё усиливающейся власти Москвы на Урале, они записывались «вольными крестьянами», а после официального упразднения Исетского войска в 1808 году и образования Оренбургского войска, они и вовсе прекратили всякое сообщение с внешним миром.29 В период с 1710 по 1919 годы, выбрав пригодные для укрытия земли на Урале, северские казаки, никому не подчиняющиеся, вольно «гуляли» по Исети, охотились, занимались рыбным промыслом, торговали и лишь к концу XIX века, некоторая их часть начала поступать на службу. В связи с невозможностью их идентификации в старых архивах и документах они значились, то как «вольные крестьяне», то как «государственные крестьяне», но по большей части фамилии, распространённые среди них, либо встречаются крайне редко, либо не упоминаются вовсе, даже в документах, связанных со сбором налогов. Переписчики, по словам старожильных людей, вообще никогда не появлялись на реке Каменка, поскольку, во-первых, опасались «диких» людей, живущих в труднодоступных местах (в «деревнях колдунов»), а во-вторых, не зная тропинок, известные лишь местным, затруднялись миновать болотистые места. В связи с этим, часто, перепись проводилась со слов местных жителей, а они говорили то, что хотели сами, на что сетуют и некоторые авторы. Распространены также случаи, что те или иные поселения попросту переписчиками не упоминаются так, как будто их и вовсе нет. Таким образом, помимо упорядоченных и чётко выстроенных в линию фортификационных сооружений, мы отметили и наличие стихийно расселяющихся по Исети и её притокам людей – «гуляшших людей», чей образ жизни и быт полностью соответствовал казацким укладам древности. По многочисленным притокам Исети: Решетке, Патрушихе, Истоку, Арамилке, Бобровке, Сысерти, Каменке, Брусянке, Камышенке, Грязнухе, Синаре, Катайке, Тече, Суварышу, Крутишке, Канаша, Барневой, Осиновке, Ичкиной, Миассу, Ике, Кызылбайке (Мехониной Курье), Терсюку, Борису, Камышевке, Чарной, Мостовке, Ирюму, Юзи, Бешкилю и Бешкильке, Ивке, Абицеру, Большой Ингалы и Боровой Ингалы, помимо официально, находящихся на государевой службе казаков, чьё число известно из источников, были и те, кто на манер киргизов и по старому своему обыкновению, вели кочевой образ жизни. Это те «вольные люди», кто после многочисленных восстаний и войн, в том числе Ивана Болотникова, Степана Разина, Кондрата Булавина, Емельяна Пугачева, уходили в пустоши, жили среди непроходимых лесов и болот, коих много было по течению реки Исеть. Они не были официально учтены, в переписях значатся либо с грубейшими ошибками, либо не значатся вовсе. Так, например, между переписями 1695 и 1719 гг. в Белоярской Верхопышминской слободе (основана в 1687 году Фёдором и Иваном Томиловыми, в 1695 году – построен острог, с делами управлялся Корнилов) появилась деревня Некрасова30, по одной из версий, первыми поселенцами которой были братья Игнатий, Порфирий (Перфилий), Феофан и Иван Герасимовичи Некрасовы или их отец Герасим Некрасов, не доживший до переписи 1719 года. По другой версии, однодворовая деревня Некрасова основана ещё в конце XVII в. (в 1695 году) Игнатом Некрасовым, пришедшим из села Покровского Ирбитского уезда31 (любопытен факт, что ни на картах того времени, ни в документах, в том числе «Переписной книге Тобольского уезда переписи тобольского дворянина Ивана Томилова» за 1710 год населённый пункт с названием Некрасова даже не упоминается), «который, осматривая по поручению своих общественников места для переселения, нашёл это место самым лучшим и удобным, как по пахоте и покосу, так и лесу»32. Третья версия, местная, утверждает, что изначально в этих местах была однодворовая деревня, но Некрасовой её назвали, в честь Игната Некрасова – соратника Кондрата Булавина, уже в период заселения, ориентировочно осенью 1710 года, в месте, известном местным жителям, как «Крестик». Но так или иначе, сведения о существовании деревни Некрасовой уже в 1695 г., приводимые А.Ф. Коровиным33 , к сожалению, не являются достоверными, поскольку автор пользуется данными переписи 1719 года. Теоретически, первоначально потомки первопоселенцев деревни Некрасовой могли появиться в приходе села Черемховского или в пределах соседнего Екатеринбургского уезда; в самой деревне Некрасовой фамилия Некрасов не зафиксирована ни разу. Старожилы самого села Некрасова, предполагали свою версию, по которой, со ссылкой на некие архивные данные известно, что «Сын боярский из Тобольска Дмитрий сын Фёдоров Рукин проводил перепись 14 сентября 1695 года. Он написал: «На реке Каменке однодворовая деревня Некрасова Игнатия» и… «Он же (то есть, Дмитрий Фёдорович Рукин) в 1719 году вписал дворы Лариона сына Луппова сына Язова, Петра сына Дмитрия Драпова, братьев Лазаря и Ивана детей Лариона Ивановых, бобылей Абрашки сына Тихонова Сотрихина и Сазона сына Сазонова Черданцева и Ивана сына Никифорова Ваганова». Учитывая тот факт, что, по всей вероятности, (это утверждали и старожилы), упомянутый переписчик ни разу не появлялся в упоминаемых местах, в силу чисто технической невозможности осуществления этого, то сей боярский сын переписал первых жителей села со слов. Также старожилы села указывают, что все эти люди прибыли в числе 24 тысяч переселенцев с Северских земель, и являлись северскими казаками. Таким образом, сёла Измаденово, Некрасова, Чечулина, Белоносова, Мосина и другие34 поселения того времени, что находятся по рекам Каменка и Белая, вплоть до Каменского монастыря – это территории позднего расселения северских казаков – «уходников» сполоха Кондрата Булавина. Есть также свидетельства старожил, что в раннее время столбили эти земли «зимовые станицы»35, которые шли от Северского Донца и Днепра, в период после смерти Богдана Хмельницкого. Таковая путаница не только на Каменке, а на всём протяжении Исетской линии, поскольку многие, пришлые на Исеть люди, вовсе не стремились к тому, чтобы быть узнанными, а старались держаться вдали от власти. Также известны факты, когда казаки представлялись крестьянами, а крестьяне жили по казацким обычаям, в том числе ведя кочевой и ли полукочевой образ жизни. К тому же, как утверждали старожилы, в те времена, не выгодно было называться казаком, поскольку тогда могли забрать на службу, записать в драгуны и заставить служить за свой счёт, а что касательно беломестных казаков, что не платили налог с земли, так они за это всю жизнь платили службой. «Казак – он не солдат, к службе не пригодный! – повторяя слова своей бабушки, повторяла Ангелина Анатольевна Исакова. – Наши деды служили уже, а вот деды их и не знали, что такое служба, поскольку охотники и рыбаки, но никак не служаки…». __________________________________________________________________________Примечания 1Обращение янычар к казакам в «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков». 2Степь степей, Великая степь Евразийская степь (также евразийские степи) – обобщённое название природного региона, занимающего центральную часть континента Евразия. Преобладающий ландшафт – степи и лесостепи, местами пустыни и полупустыни. Тянется с запада на восток, достигая в ширину около 1000 км, в длину свыше 6000. С севера на юг её пересекают полноводные реки – Днепр, Дон, Волга, Урал и другие. С древнейших, доисторических времен жителями этих земель были люди разных рас, народов, языков, вер, культур и видов занятий, смешение которых создало и в наше время определяет уникальные культурные особенности этого региона. Обширные пространства евразийских степей с древнейших времен населялись как кочевыми, так и земледельческими народами. Ещё у Геродота находим упоминание о степняках- кочевниках и степняках-земледельцах. На землях Великой Степи мы видим различные народы славянского, тюркского, монгольского, иранского и финно-угорского происхождения. Кочевой образ жизни преобладает на этих территориях до XIX века, после чего в регионе начинает играть важное значение оседлый и полукочевой образ жизни, на основе которых формируется уникальная городская культура, отличная от европейской. Важное значение в утверждении оседлого образа жизни в степях сыграла территориальная экспансия России, в основном переселенческим методом ХIХ-ХХ вв. Условно Евразийская степь разделяется на несколько субрегионов – Понтийско-Каспийская степь, Дикое поле, Русская равнина, Барабинская степь, Казахская степь и калмыцкие степи, различные ложбины, низины. От среднедунайской равнины, где в Х веке осели кочевавшие по евразийской степи венгры, евразийскую отделяют Карпаты. На юге и юго-востоке степи омывают Чёрное, Азовское и Каспийское моря. 3Так именовали казаки территории Дикого поля, то есть историческую область неразграниченных и слабозаселённых причерноморских и приазовских степей между Днестром на западе и Доном на востоке. 4Великий луг – историческое название местности, огромных речных плавней, размещавшихся в XVIXVIII веках ниже порогов на левом берегу реки Днепра между Днепром и его левым притоком Конкой, по которой в XVIII веке проходила граница с Крымским ханством. Вся эта местность принадлежала Запорожской Сечи. С Великим лугом нередко отождествлялось все Запорожье. На Великом Лугу казаки пасли домашний скот, в случае грозившей опасности находили в здешних плавнях и зарослях укрытие. Поэтому Великий луг был для казаков символом безопасности и воли, потому в песнях и думах его называли «Отцом (укр. Батько)». После реорганизации Запорожской Сечи в 1775 году Великий Луг вместе с другими окружавшими его местностями Екатерина II поделила между своими ближайшими вельможами. В 1955-1957 годах почти вся территория Великого луга, за исключением нескольких сотен гектаров в юго-восточной части острова Хортица и на левом берегу Днепра, была затоплена искусственным Каховским морем. 5Уходники, изначально, люди разных сословий – крестьяне, мещане, бояре и даже магнаты (чаще всего из севрюков*), которые любили приключения и риск и XIV-XVI веках ходили «на уходи» в степь на охоту, рыбный промысел, сбор меда. Уходники происходили из смежных со степью областей: Черкасской, Каневщины, Киевщины, Брацлавщины; шли весной на низ Днепра, а зимой возвращались в свои дома. С течением времени некоторые из них навсегда оставались в степях, главным образом в низовьях Днепра, объединялись в организованные отряды, отбивали у татар награбленный ими скот и рабов, то есть «полон». Объединяясь с потомками чёрных клобуков (черкасами) – природными кочевниками, образовали этническое сообщество, которых и стали называть казаками. _____________________________________________________________________________________________ *Севрюки (сиврюки, севруки, или саяны) – потомки северян, «несостоявшийся восточнославянский народ», в Московском государстве с конца XVI века считались служивым сословием из Северской земли. Проживали в бассейне рек Десны, Сейма, Ворсклы, Сулы, Быстрой Сосны, Оскола и Северского Донца. Упоминаются в письменных источниках с конца XV до XVII веков. В XVI веке считались представителями (древне)русской народности. Севрюки последний раз упоминаются в конце XVI – начале XVII веков в эпоху Смутного времени, когда они поддержали восстание Ивана Болотникова, так, что война эта довольно часто называлась «севрюковской». После Смутного времени имя севрюков практически полностью исчезает из истории. 6Хлыновцы – загадочный казацкий народ. Есть разные версии его появления. 1). На вятской земле, по разысканиям атамана станицы Северюковской В.И. Меньшенина, казаки жили по реке Юг в Подосиновском районе. Есть предположение, что когда границы России расширялись на восток, то в вятском крае то тут, то там возникали казацкие заставы. Иначе откуда взялась в Орловском районе деревня Казаковцевы? В одной летописи говорится, что «…в Хлынове мужики с казаками стали вести себя нехорошо: гикают, на конях ездят…». Состояли казаки и на службе у вятского губернатора. По историческим данным, атаман Ермак набирал свою ватагу в кайских лесах. Вятка когда-то была ссыльным краем, потомки сосланных казаков и по сей день живут здесь. [Получается, что первыми сибирскими казаками, пришедшими с Ермаком, были донские и вятские казаки]. 2). Теснимые по берегам Балтики немцами, изгоняемые из Новгорода [ушкуйники], казацкая вольница двинулась на северо-восток и завела поселения на Северной Двине, Каме и Вятке. Наиболее известным местом скопления казаков был город Хлынов на реке Вятке. Казацкая община Хлынова управлялась Кругом, на котором избирали атамана. Из Хлынова, казаки предпринимали торговые путешествия и военные набеги вниз по Волге, вплоть до 1439 года, то есть до разгрома хлыновской общины царем Иваном III. Большая часть казаков ушла вниз по Волге и по старой своей традиции, по аналогии кубанских и днепровских поселений, обосновалась в труднодоступном и безопасном месте – нынешний город Камышин. Торговые караваны давали средства к существованию – хлеб, одежду, оружие. Пограничные городки с Москвой, занимаемые городовыми (мещерскими) казаками, служили местом сбыта добычи. 7Донские этнографы также связывают корни казачества с племенами северо-западной Скифии. Об этом говорят могильные курганы III-II веков до нашей эры. Именно в это время скифы начали вести оседлый образ жизни, пересекаясь и срастаясь с южными славянами, жившими в Меотиде – на восточном побережье Азовского моря. Это время названо эпохой «внедрения сарматов в меотов», вылившееся в племена Торетов (торков, удзов, берендеев, сираков, брадас-бродников) славяно-туранского типа. В V веке произошло нашествие гуннов, в результате чего часть славяно-туранских племен ушла за Волгу и в верхне-донскую лесостепь. Те же, кто остались, подчинились гуннам, хазарам и булгарам, получив название касаков. Спустя 300 лет они приняли христианство (примерно в 860 году после апостольской проповеди святого Кирилла), а затем прогнали печенегов. В 965 году Земля Касак перешла под управление Mcтислава Рюриковича. 8Яса (монг. Их засаг хууль – закон власти; Қазах/Түркі – Ұлы Жасақ) – название уложения Чингисхана, которое он, по преданию, издал на великом всемонгольском курултае и которое постоянно подтверждалось его преемниками. 9Адат, или ада (араб. عادة «ада» — обычай, привычка; мн.ч. – араб. عادات «адат») – обычай, пережиточные нормы доисламских правовых комплексов, а также реалии правовой жизни, не отражённые в шариате. Адат представляет собой совокупность обычаев и народной юридической практики в самых разнообразных сферах имущественных, семейных и тому подобных отношений. 10Здесь, надо сказать, лазутчик преувеличил или ошибся переписчик, фарсах равен 6 милям, это путь коня рысью примерно за час. 11Письма Халифа, том 3, стр. 148. 12Первое известие о построении «городового острога» относятся к 1593 году (при воеводах Булгаков и Васильев). 13Город Тобольск был основан в 1587 году. В XVII веке он стал столицей Сибири, в XVIII столетии – центром самой большой в России Тобольской губернии. Первый тобольский острог был выстроен из разобранных казацких стругов. 14Шадринский острог (обр. 1664 г.). В 1662 году Юрий Малечкин по отчеству Никифорович, прозванный Юшкой Соловьём, подал Тобольскому воеводе грамоту, в которой просил, чтоб в Тобольском уезде вверх по течению реки Исеть острог поставить. В 1664 году острог был построен. Свое название он получил по протоке Шадрихи. В 1665 году в Шадринском остроге было 4 двора и 6 дворов беломестных казаков. После острога Юшка Соловей основал Канашскую слободу. К 1666 году была составлена и начертана карта Сибири, к ней составлена «Роспись слобод и вотчин Сибири Тобольского и Верхотурского уездов», в которую вошли остроги и слободы Исетской линии. В росписи было указано расстояние между острогами и наличие в них воинских гарнизонов беломестных казаков. Тюменский воевода П. Годунов внес в роспись плановые пометки постройки новых острогов на Исети и утвердил расквартировку в них воинских гарнизонов. Строительство острогов по реке Исети началось с Тарханского острога, стоящего в 120 верстах от Тобольска вверх по Тоболу, а должно кончиться строительством острогов в верховье Исети в 30 верстах от Исетского озера. Таким образом было запланировано окончательное укрепление линии Исетской обороны. Это являлось новым шагом закрепления завоеваний Ермака. 15Далмат Исетский (Пермский, в миру – Дмитрий Иванович Мокринский; 1594, Берёзов – 25 июня 1697, Далматовский Успенский монастырь) – основатель Далматовского Свято-Успенского мужского монастыря. Возникшее рядом с монастырём поселение в 1781 году получило статус уездного города с названием Далматов, в честь основателя монастыря. Преподобный Русской православной церкви (канонизирован в 2004 году как местночтимый святой Курганской и Шадринской епархии), память совершается (по юлианскому календарю): 10 июня (Собор Сибирских святых) и 25 июня. Архиерейским собором 2013 года утверждено общецерковное почитание преподобного Далмата. О жизнеописании преподобного Далмата сообщает «Известие об основании Далматовского монастыря», написанное в начале XVIII века его сыном архимандритом Исааком (Мокринским). 16Исетский острог (обр. 1650 г.). Основан острог на левом берегу Исети на высоком песчаном холме, прямо в сосновом лесу. Пал под топором строителей многовековой красный лес. Стала на холме высокая, забранная в столбы острожная ограда со сторожевыми башнями. Устроителем Исетского острога был исетский казак Давыд Андреев. В 1649 году, во исполнение правительственного указа, тобольский воевода В. Шереметьев предписал верхотурскому воеводе Руфу Всеволожскому откомандировать в распоряжение исетского конного казака Давыда Андреева на строительство Исетского острога 20 верхотурских стрельцов, а при нем (при Давыде Андрееве казаки, коих никто не считал), пашенных крестьян из Ирбитской слободы 15 человек, из Ницынской слободы 10 человек с лошадьми и с необходимыми инструментами. К строительству Исетского острога были привлечены крестьяне Белослудской, Туринской слобод. Туринские крестьяне со старостой Андреем Добрыниным обратились к Василию Шереметьеву с челобитьем, в котором просили направить их на Исеть острога ставить, чтобы в конец не погибнуть и государеву пашню не отбыть, и в рознь не разбежаться. Опасаясь ухода крестьян, воевода частично удовлетворил их просьбу и вместо 50 крестьян направил 36 человек. К острожному строительству привлекались и ясашные татары (булгары), которые в свою очередь жаловались тюменскому воеводе, что «Давыдко посылает к ним стрельцов и служилых людей, которые гонят их вместе с тяглом на земляные работы, а тех, кто ослушается, держат в тесном амбаре под замком и грозится сечь розгами, а лошаденок отдает в работу русским крестьянам». По документам тех лет Исетский острог выглядел так: имел рубленные в клетку лежачие стены, высота их достигала 2 сажени (4 метра). В северной стороне стояла Спасская башня, высотой три сажени 2 аршина (7 метров 40 сантиметров). Это была сторожевая башня. В восточной стене стояла Егорьевская башня высотою 3 сажени (6 метров). Со стороны Исети-реки – проезжие ворота. Вокруг острога были сооружены надолбы и рогатки. В ограде была поставлена приказчику большая изба и амбар. Была построена небольшая церковь «Во имя Богоявления Господня», а рядом с ней небольшая высокая коломенка, рубленная в шестерик. Стрельцы поставили на сторожевых башнях пушки. Одна за другой поднимались за острожной оградой тесовые кровли казацких, стрелецких и крестьянских изб. С большой опаской велось строительство. Давыд не снимал кольчуги. Стрельцы и казаки, не смыкая глаз круглосуточно несли караульную службу. Строительством острога ведал Тобольский воевода Пронский. Подбор крестьян в острог и его слободу разрешено было вести Давыду Андрееву. Давыд Андреев в свою очередь поручался охранять первопроходцев от набегов лихих людей. В конце XVII века Исетский острог являлся административным центром Исетского дистрикта. К острогу были приписаны 18 деревень: Солобаева, Захарова, Духовка, Бархатова, Мостовка, Долматова, Чуварина, Шатрова, Ильина, Саломатова, Бобылева, Гаева, Туришова, Шадрина, Бархатова, Бешкильская, Кокушка, Яровская. В подчинение Исетского острога входили слободы: Ялуторовская, Бешкильская, Терсяцкая, Мехонская, Архангельская. В документах также указаны между деревнями и версты. Исетской слободой управлял дворянин Леонтей Иванов Пафентьев, присланный по указу царя. Он жил семьёй и имел 30 дворовых. 17Красногорский острог (обр. 1671 г.). В 1671 году на берегу Исетской притоки был поставлен Красногорский острог. В 1668 году при реке Исети была построена Бешкильская слобода. Все вышеуказанные остроги на башнях имели пушки, другое огнестрельное оружие. По материалам архива 1720 года вырисовывается такая картина. На вооружении острогов Исетского дистрикта числилось 21 пушка (в том числе в Исетском остроге – 10, Терсяцком – 6, Красногорском – 3, Мехонском и Бешкильском – по одному), пищали распределялись несколько по-другому (в Исетском остроге – 1, Мехонском – 4, Красногорском — 1), зато фузей (тоже род ружья) в Исетском насчитывалось 23, в Мехонском – 16, в Терсяцком – 3. Кроме того, в Исетском остроге было ещё шесть мушкетов. Соответственно количеству пушек Исетский острог имел 2460 ядер, в остальных четырех острогах их было около 1300. Имелось определенное количество пороха, свинца, пуль. Например, в погребе Исетского острога хранилось более 27 пудов пороха, 500 пуль, полтора пуда свинца. 18Мехонский острог (обр. 1660 г.). В 1660 году в среднем течение реки Исети выше Мехониной Курьи был построен Мехонский острог. Здесь строителями была возведена ограда с двумя проезжими башнями. Обе башни имели в длину и ширину по 3 сажени (6 метров) и 3 сажени в высоту (6 метров). Высота стен – две сажени (4 метра). Длина ограды 194 сажени (388 метров). В 4-х метрах от стен южной, восточной и северной сторон были расставлены рогатки. В остроге построена церковь «Во имя Рождества Христова». Несли береговую охрану 60 казаков. В 1665 году Мехонина курья и Мехонский острог подвергались нападению кочевников. Ночью кочевники сожгли курью, весь скот побили и коней отогнали. Был предпринят штурм острога, но взять его кочевники не смогли. К концу XVII века к Мехонской слободе были приписаны 17 деревень: Поротова, Смолина, Кондина, Плоская, Могилева, Ренева, Бахарева, Малышева, Липнягова, Кыштымова, Мороскова, Короткова, Грачева, Сладкая, Спицына, Сопинина, Ичкинские юрты. В документах указаны между деревнями версты. Центром слободы был острог. В 1700 году в Мехонской слободе Василий Шульгин провел перепись. К переписи Шульгин привлек слободских писчиков: дьячков Илью Логунова и Степанка Наумова, подьячего Ивана Григорьева. Из деревни Липняговой был привлечен к переписи дьячок Иван Перфильев (из архива до нас дошла его великолепная рукопись). Помогал в переписи отставной подьячий Тобольской приказной палаты Иван Дмитриев. За неграмотных расписывался Степан Голубцов. За себя расписывались отставной драгун Иван Гилев, оброчный крестьянин Иван Шабашов, пашенный крестьянин Петр Потаскуев, пришлый Василий Трифонов, всего руку приложили за себя 15 человек. По переписи можно сделать вывод, что в Мехонском остроге было 123 двора. Проживало 966 человек: мужского полу (мальчиков 208, мужчин 247, стариков 23) – 478 человек; женского полу (девочек 222, девушек и женщин 233, старух 31) – 488 человек. На территории Мехонской слободы несли береговую службу драгуны, сформированные из охочих до службы казаков. Командовал ротой полковник Степан Текутьев, два капитана – Постовалов и Оболянинов, сержант Иван Ковалев. Рота имела свое знамя и знаменосца драгуна Алексея Иванова. 19Терсяцкий (Терсюцкий) острог (обр. 1668 г.). В 1667 году Давыд Андреев подает челобитную грамоту Тобольскому воеводе, в которой просит разрешить ему строить в дельте речки Терсяка острог, так как кочевники нашли в этом месте хороший брод. В этом же году Давыд приступил к возведению острога. Терсяцкий острог являлся центром Терсяцкой слободы. Так свидетельствует архивный документ. В нем говорится: «Терсяцкая слобода построена в 1688 году под протокой Быстрою, которая выпала из Ысети (Исети) реки…». Как говорит документ, в северной стене острога стояла Спасская башня, в восточной – Егорьевская башня. Южная стена имела проезжие ворота. Егорьевская и Спасская башни имели в основании длину и ширину по 3 сажени (3 метров), высотою были 3 сажени. Высота стен острога 2 сажени. С восточной и северной сторон ограда была окопана высоким рвом шириной 2 сажени. Длина острожной ограды составляла в общих размерах 134 сажени (268 метров). Закончив строительство Терсяцкого острога, Давыд прибрал на жительство в нем 18 пашенных крестьян. Одновременно Давыд селил крестьян в новые деревни Терсяцкой слободы. Дело с подбором шло плохо. Приходцев перехватывали монастыри, о чем доносил Андреев царю. На правом берегу Исети, против острога, Андреев основал речную верфь по изготовлению плоскодонных барж, которые требовались для сплава и транспортировки в Ялуторовск и Тобольск водной путиной государственного хлеба. Строительство досчаников было поручено корабельных дел мастеру Лазару Замятину. В помощь ему Давыд подселил мастеровых. У верфи на острове был построен двор, в него время от времени заезжал Давыд. Позднее в нем жил слободской мастер. По распоряжению приказчика, позднее слободчика, крестьяне заготовляли строевой корабельный лес, санным путем доставляли его на верфь, кололи, тесали и строили баржи. В 1700 году Шульгин провел перепись и в Терсяцкой слободе Исетского дистрикта. К переписи были привлечены дьяк Михайло Киричинов, писчики Терсяцкой судной избы Алексей Парфентьев и площадной писчик Михайло Васильев. Из переписи Шульгина можно понять, что в состав Терсяцкой слободы входили деревни: Терсяцкая, построенная у стен острога и обнесенная второй острожной оградой, Камышевская, Портнягинская, Миясская, Кызылбаева, Харламова, Шуравина, Воротникова, Барина, Коршунова, Ожегина, деревня на Усть-Терсяке реке. К 1700 году острог сохранился превосходно, хотя стоял уже 32 года. За эти годы (по переписи Шульгина) острог доукреплен рвом, рогатками, надолбами. Территория второй ограды была заселена дворами крестьян и служилого народа. В острожной ограде стоял мирской двор слободчика, деревянная церковь, двор церковного причта, два двора дворовых детей, судная изба, два двора писчиков, амбары для зерна и пристрой дворов. Мирской двор и судная изба стояли при въезде в ограду. На площади в центре стояла деревянная церковка, рядом с ней боярские дворы. С крыльца судной избы дьячек оглашал решения суда, здесь же у судной избы был вкопан «козел» для порки розгами крестьян. Здесь же на площади писал крестьянам челобитные площадной писчик. Сюда же на площадь шли на прием к приказчику пришлые за разрешением на поселение в слободе. Площадь являлась местом сосредоточения всех жителей слободы. При появлении кочевников, пономарь бил в колокол. Заслышав его звон, крестьяне и служилые люди спешили в ограду острога. В мирное время колокольный перезвон созывал крестьян к обедне. Из переписи Шульгина можно судить, откуда пришли люди на поселение в Терсяцкую слободу. Вот некоторые данные: из Багаряцкой слободы – 36 человек, с Кунгура – 11, из Мурзиной – 5, каменных заводов – два мальчика, а всего пришло на поселение к переписи 41 семья и 18 одиночек. Многие писчику не сказали, откуда пришли. Терсяцкая деревня разрасталась. Пришлые обзаводились дворами, семьями, строили своим детям дворы, отделяли их для самостоятельной жизни. 20Белый острожек (обр. 1662 г.). 1658 год. В год возведения Мехонского острога по ходатайству кодских монахов и архиепископа Симеона в устье речки Ичкиной под вотчину Кондинского Троицкого монастыря (сам он был на реке Оби в Коде в имении остяцкого князя Алачева) была отведена пустошь, так как на земле Коды хлеб не рос. Вотчина была отведена по соседству со строящимся Мехонским острогом. Кодской монастырь с Оби поселил на ней двух вкладчиков и монаха. С трудностями монах не справился и ушел обратно, бросив вкладчиков на произвол судьбы. Вкладчики же ужились и основали деревню Кондину (по названию Кондинского монастыря). Позднее деревня Кондина была приписана ревизорами к Мехонскому острогу. В конце 50-х годов кучумовичи и калмыки продолжают совершать набеги на Тюменский уезд. Поскольку на Исетской и Кармацкой дорогах у переправ стали заставы, а на Исети остроги, кочевники ищут новые броды. Одним из таких был Кылчанский (Кылманский) брод. В летнее время брод мелел и не скрывал коней. Перекинув стремена через седла, кочевники, стоя на ногах переезжали Исеть, затем еланями выезжали на Кармацкую дорогу и совершали опустошительные набеги в глубоком тылу уезда по рекам Пышме и Туре. В 1659 году Тюменский воевода решил закрыть Кылчанский брод: было принято решение возвести против брода острог. Строительство было возложено на казака Давыда Андреева. Так как с первой вотчиной у Кодских монахов не получилось, острожек был отдан в их распоряжение. В 1662 году стрелецкий голова Кирилл Дохтуров отвел монахам под вотчину землю аж до современной деревни Дворцы. Первыми приплыли с Оби Тимошка Гаврилов, его жена Дарья, Мишка Иванов, его жена Агафья, Варламка Павлов, Максимка Яковлев, монах Павел. Несколько раз Белый острожек подвергался нападению, но не могли его сжечь своими огненными стрелами кочевники. Стрельцы огнем из ружей не давали приблизиться врагам ближе чем на полет стрелы. В 1668 году в Белом острожке Ефимом Шубиным была проведена первая перепись. По переписи можно узнать, что в острожке жило: вкладчиков и работников 35, их жен 14, и служебные старцы. Итого более 50 человек. Можно сделать вывод, что за 6 лет численность людей в острожке выросла в пять раз. Монаху Павлу удалось обхитрить писчиков: утаить около 10 человек и заставить работать на себя. Об этом не знал даже Давыд Андреев. И только в 1684 году ревизору Льву Мироновичу Поскочину стало ясно о потаенных людях, когда он обнаружил за деревней Шатровой в пяти верстах ещё одну деревню. Рукопись переписи Поскочина хорошо сохранилась. О Белом острожке он писал: «…с великия реки Оби Кондинского монастыря построена слобода на реке Исети… На Белом городище построен острог…». Перепись говорит, что дворов в острожке было 47, проживало мужского полу 165 человек, женского – 80. Белый острожек имел надел земли 350 десятин. 21Катайский острог (обр. 1655 г.). В 1655 году в Верхотурском уезде на реке Исети началось строительство Катайского острога. По распоряжению Верхотурского воеводы Ивана Хитрова, 20 марта 1657 года приказчику Панкратию Перхунову из уезда выделено на жительство с женами и детьми 30 беломестных казаков для несения гарнизонной службы. С возведением острога приказчик с 1658 по 1661 годы прибирал и селил в остроге людей. Все они обзаводились дворами и пашнями, а атаман Казаков имел свою деревню и пашню. Воевода учредил в остроге заставу государевых денежных сборов с купцов и торговых людей, так как острог стал на Сибирском пути – на казанской торговой тропе, а путь этот шел из Тобольска в Москву и был довольно оживленным. Он был артерией, связующей Сибирь с Россией. 22Ялуторовский острог (обр. 1659 г.). В 1659 году Тюменский воевода Федор Веригин писал в челобитной грамоте царю Алексею Михайловичу: «Близко к Тюмени, ниже устья реки Исети и Белого Яру, по годовую сторону Тобола, реки, которые осматривали пашенные крестьяне Петрушка Ульянов да Елеська Гилев, понравились бы любому земледельцу. Земли добрые и многие и для сенных покосов и скотных выпасов великие и травные. А где быть твоей государевой слободе пролегли дороги проезжие». Воевода поручил Ульянову и Гилеву на облюбованной ими земле строить Ялуторовский острог. Ялуторовский острог представлял собой большую деревянную ограду с тремя проезжими башнями, а длину 70 сажен (140 метров), а поперек 50 сажен (100 метров). Со стороны поля ограда была укреплена двумя глубокими рвами и меж ними земляным валом. С основанием острога приказчики развернули деятельность по привлечению в острог на льготные годы людей. Охрану несли 30 беломестных казаков. В 1660 году второй Тюменский воевода жалуется царю: «…те, государь, слободчики Елеска Гилев и Петрушка Ульянов приезжают в Тюмень по частую твоих, великий государь, людей тяглых, посадских и пашенных и оброчных крестьян, детей, братьев и племянников подговаривают к себе позывают, чтобы они на Тюмени твое, великого государя, тягло покинули, а своей слободе были на тягле…». С уходом людей из Тюмени пашни запустело 48 десятин – так доносил царю воевода Кефтырев. Бегство и уход пашенных крестьян наблюдались и в Исетском остроге, так как Ялуторовский острог стоял в 60 верстах от Исетского. 23Кошт (польск. koszt), (устаревшее), иждивение, расходы, издержки. В некоторых учебных заведениях дореволюционной России учащиеся подразделялись на казённокоштных (принятых на содержание казны) и своекоштных (обучавшихся за свой счёт). 24По материалам С.Ф. Чернышев «Наш край» (издано, – Шатровская типография Шадринского производственного объединения «Исеть», администрация Курганской области, 1993г.). 25Подробнее «Возвращение Ас(Аз)Саков. Дорогой легендарных предков», авторский коллектив: М. Н. Лонщаков, Б, В. Мелехин, О. Н. Синицын, В. В. Филичкин, В. Г. Попков, Л. П. Середзинская, Н. А. Попова (Челябинск, 2008г.). 26Подробнее в работах, Д.В.Сень: «Переселение кубанских казаков-некрасовцев в Османскую Империю», «Новые материалы о социально-политическом положении некрасовских казаков на Кубани», «Начальный этап социальной адаптации казаков-некрасовцев на территории Крымского ханства» и др. работы автора. 27Документальный фильм: «Одна душа (с.Казашко)» (студия «Кинодокумент», при государственной финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации), автор сценария и режиссёр Марина Иванова, директор Олег Ржанов, ООО Студия «Кинодокумент», 2011г. 28За Иртеком, вплоть до Рассыпной крепости была зона ответственности илецких казаков. Это были жители Илецкого городка и выходцы из него, объединенные в единую войсковую общину. Илецкий городок (ныне с. Илек) был основан в 1737 году казаками украинского происхождения (черкасами) Иваном Никифоровичем Изюмсковым и Андреем Даниловичем Черкасовым. Основу Илецкого войска составили переселенцы из казачьих полков Слободской Украины. Большинство из них — 123 человека — прибыло из Рыбинского полка, 72 человека представляли Изюмский полк, 58 — ранее находилось в составе Сумского полка. Были также выходцы из Харьковского, Ахтырского, Полтавского, Глуховского и некоторых других полков. Всего в Илецкий городок прибыло из Украины 391, вместе с женами и детьми — 684 человека. В 1742 году в городке имелось 387 домов и 27 землянок. Указом от 19 марта 1746 года илецких казаков включили в состав Яицкого войска на правах отдельной станицы, но вплоть до расказачивания, проведенного в советское время, они, по существу, представляли собой особую казачью общину. Илецкие казаки владели своими собственными землями, лесами и рыбными ловлями. Занимались в основном земледелием и скотоводством. Рыболовство, в отличие от остального Яицкого войска, играло для них второстепенную роль. В 1748 году И. И. Неплюев определил штат Илецкого войска — 472 человека, обозначил границы земельных владений и обязал казаков охранять свою линию от киргиз-кайсацких набегов. Илецким казакам он повелел построить два форпоста: Кинделинский — на реке Кинделе (правый приток Яика) и Студеновский — на реке Заживной. В них следовало переселить по 20 человек и содержать по одной пушке. 29В силу того, что большая часть сёл и хуторов, принадлежащих рассматриваемым нами казакам, находились в труднодоступных областях, то даже перепись в этих местах велась со слов. Даже вначале XX века многие сёла находились в окружении болот и маршруты к этим сёлам были крайне затруднены и их знали только и в основном местные жители, что позволяло регулировать им отношения с внешним миром на своё усмотрение. 30 Ныне село Некрасово, Белоярский городской округ, Свердловская область. 31По-видимому, принадлежавшего Невьянскому Богоявленскому монастырю. 32ПЦЕЕ. С.402. 33ЧПУ. С.66-67. 34Белоярский и Каменский районы Свердловской области. 35Зимовая станица — специальное казацкое посольство к союзникам, в первую очередь, в Московское государство, сношение с которым поддерживалось с XVII в. через Посольский приказ. Называлась зимовой, поскольку посольство отправлялось в Москву обыкновенно зимой, а возвращалось весной по талой воде. В зимовые станицы включалось от 80 до 150 казаков. Отряжались они почти ежегодно для получения от русского царя жалования, огнестрельных припасов, хлебного довольствия и т.п. Кроме того, для доставки в Москву экстренных сообщений, трофеев, пленных, царских подарков несколько раз в год отправлялись легкие станицы. Все прибывавшие в Москву станицы принимались с большим почетом и содержались за счет русской казны. Всем станичникам с учетом статуса каждого «при приеме» и «на отпуске» вручались ценные подарки (ткани, меха, оружие, серебряные ковши и братины, именные наградные сабли и т.п.).

Е.Язов

h3RcXpDKk7M

О КАЗАКАХ СЕВЕРСКИХ

О казаках северских, оскольских, донецких, комарицких и прочих. В рамках настоящей небольшой статьи причислим к понятию «северские казаки» все возможные группы казачества территории Северской земли, фиксируемого в исторических источниках в акватории бассейна Днепра: оскольских, донецких, путивльских, рыльских, комарицких и прочих. «Северское казачество» можно условно разделить на две определенные формации: вольное и служилое. Оба этих сообщества в различных локальных ипостасях мы постараемся вкратце представить в настоящей статье. Так, помимо всего прочего в 1549 году ногайский князь Юсуф писал Ивану Грозному о нападениях на Дону на ногайцев, совершаемых севрюками. Возникает сомнение, что северское казачество имело какую-то единую этническую природу (если таковая вообще имела место быть в XVI-XVII веках). Вольное казачество Северской земли, особенно донецкое и оскольское, представляло собой ватаги южнорусского милитаризированного населения, вероятно частично связанного с остатками древней «северы» и являлось альтернативной ветвью казачества как такового. Подчас оно не было связано какими-либо серьезными отношениями, например, с казачеством донским – имели место быть лишь отдельные переселения севрюков на Дон. По крайней мере вряд ли это приобретало какой-либо массовый характер, скорее всего севрюки более проявляли активность «на местах», на территории Северщины. Так, помимо всего прочего в 1549 году ногайский князь Юсуф писал Ивану Грозному о нападениях на Дону на ногайцев, совершаемых севрюками. Не исключено попадания в среду северского казачества и небольших групп татар. Вероятно, что северское казачество пополнялось донскими казаками и черкасами – но в каких масштабах – судить сложно. Не будем пристально касаться этой темы и оставим ее для введения в оборот новым исследователям. «…со своими женами прикошевав жити у Путивля и слугами быти…». Одной из начальных страниц летописи северского казачества, по нашему мнению, следует считать эпизод привлечения на службу так называемых азовских казаков московским князем Василием III, поселенных под Путивлем «…со своими женами прикошевав жити у Путивля и слугами быти…». Произошло это, по всей видимости, между 1515 и 1520 годами. По предположению известного исследователя донского казачества Е.П. Савельева, именно эти путивльские казаки и дали основу служилому контингенту сторожевой и станичной службы в данном уголке Северской земли, закрепив за собой наименование «севрюков». Здесь Е.П.Савельев допускает явную ошибку, придавая своим рассуждениям окрас некой исторической романтики. На наш взгляд отождествлять бывших азовских выходцев с севрюками никак нельзя и вот почему. Как известно, в инструкциях 1571 года, составленных князем М.И.Воротынским вместе со сторожевыми казаками и станичниками, что отменно знали свои участки Дикого Поля, был установлен регламент об отстранении от службы путивльских севрюков, служивших не с поместий, а по найму и плохо исполняющих свои обязанности. А.Г.Слюсарский считал, что особенностью неподготовленности севрюков к сторожевой службе было то, что главным средством существования этой группы населения Северщины было именно промысловое хозяйствование, доминирующего над ратным делом. Последнее утверждение, безусловно, имеющее под собой реальные основания, идет немного в разрез с тем фактом, что севрюки без сомнения являлись сообществом пограничным, где знание основ ратного дела было обязательным условием своего существования и выживания в пору «беспрестанных» татарских «приходов». На деле было бы вернее заметить, что севрюки умело совмещали промыслово-хозяйственную деятельность со знанием ратного дела, с превалирующей ролью первого. Возвращаясь ко мнению Е.П.Савельева, подчеркнем, что историк донского казачества был безусловно прав в том, что азовцы составили некий костяк сторожевым казакам и станичникам Путивля. Никоновская летопись сообщает, что Новгород-Северское княжество населяли так называемые северские или украинские казаки, называемые «севрюками», которые имелись во многих городах, как-то: Новгород-Северский, Чернигов, Стародуб, Рыльск, Путивль и пр. Расскажем об этом более- менее подробно. Сведения о казаках в Рыльске начинают активно «мелькать» в исторических реляциях начиная с 1530-х годов. Первой персоналией из среды рыльского казачества был Иван Кохонин, отмеченный в грамоте великого князя Василия III в Карачев: «писал ко мне из Новагородка ис Северского намесник наш…, а к нему писал из Рыльска намесник наш Василей Сергеев то: пришол к нему с поля рылской казак Иван Кохонин с товарыщи, а привел с собою женку полонянку карачевского полону…». То есть уже тогда сторожевая и станичная службы в Рыльском (как и в соседнем Путивльском) уездах приобрела активную стадию своего существования. Так, например, в 1522 году русский посол Третьяк Губин сообщает в своем донесении о двух путивльских казаках – Федьке и Уваре, которые ездили на сторожу к реке Ворсклы. В 1541 году, князь Иван Федорович Бельский, озабоченных очередной активностью татар в южнорусских степях, посылает из столицы в Путивль гонца. Наместнику этого города – Федору Плещееву поручалось выслать в степь станичный разъезд под руководством Гаврилы Толмача. Задачей станичного отряда являлась разведка в степи, слежка за татарами и выявление их численности. Станица Толмача обнаружила татар на реке Северский Донец, после чего самому Гавриле пришлось поспешно скакать с вестью через Рыльск в Москву. Немного погодя весть о татарах привез в Москву и другой станичник – Алексей Кутуков. Опасения московских властей были не напрасными: в марте 1542 года крупный татарский отряд царевича Амина уже громил окрестности Путивля. В.П.Загоровский считает, что станичная служба в Путивльском уезде (как и в Рыльском) приобрела регулярные черты в 1550-51 годах, за 20 лет до ее общероссийского учреждения. В это время обстановка на южных рубежах Московии была наиболее напряженной – Иван Грозный лично выходил с полками к «береговой черте» — под Рязань и Коломну. В 1555 году станица Лаврентия Колтовского выследила татар на Обышкином перевозе через Северский Донец. Незамедлительно в Путивль и Москву был направлен вестовой Богдан Никифоров со станичным вожем Шемяткой (проводником, знатоком местности, состоявшем при станице). Отписка Л.Колтовского сообщала, что татар переправлялось через перелаз тысяч с двадцать. Городовые казаки состояли на службе и в Стародубе – еще одном городом Северщины, тогда еще московском – этого периода мы поверхностно и коснемся. Пополнение штата стародубского казачества происходило из добровольцев – вольных охочих людей, по всей видимости не всегда «из местных». Так, например, среди выходцев 1632 года из литовского Стародуба в Севск – казаков, севрюков, пашенных крестьян и пушкарей проходили по спискам казаки под географическими прозвищами Псковитин и Козлитин – Борька Псковитин и Павлик Псковитин. К сожалению, мы имеем крайне ограниченные источники по персональному составу стародубских казаков московского Стародуба. Небольшим исключением являются расспросные речи стрельцов, казаков, дворян, детей боярских, пушкарей, затинщиков Стародуба Северского, составленные по случаю предполагаемых сношений служилых с литовскими людьми. В данных списках имеются следующие фамилии: Чемесов, Подлинев, Седельников, Серков (в последствии известная казачья беломестная фамилия в Карачеве), Бояркин, Роев, Шипов, Осавцов, Рожнов, Ломакин, Потеряишин, Находкин, Остроглядов(ец), Лашин. Почти все приведенные выше фамилии встречаются в городах, в которые происходило переселение ратных людей Стародуба после того, как тот был оставлен за Польшей. Расскажем вкратце о наборе в службу охочих людей. В указной грамоте 1589 года от царя Федора Ивановича голове Афанасию Федоровичу Зиновьеву поручалось собрать в Путивле ко службе детей боярских, стрельцов, пушкарей, затинщиков, черкас, вёрстанных и так называемых «охочих» казаков. Зиновьеву предписывалась раздача жалования служилым и новоприборным людям и выступление на реки Северский Донец и Оскол против белгородских татар и черкас. Ратные люди сводились к месту сбора из Чернигова, Рыльска и Стародуба. Путивльским головам – Ивану Кирееву и Юрию Беззубцеву надлежало прибрать 102 человека «ахочих козака», в Рыльске Ивану Никольникову и Яну Бобровскому – 50, в Стародубе Федору Щеголеву и Якушу Лысому – 125 человек. Размер жалования северским охочим казакам составлял «по два рубли», на службу новоприборные служилые люди обязаны были явиться «о дву конь или о дву мерин». Однако ни в Путивле, ни в Рыльске головам не удалось прибрать ни одного человека, стародубец Федор Щеголев же оказался более удачливым и привел только пять охочих казаков, да и те «по одной лошади». Как далее сообщает указная грамота – первоначально в Стародубе Щеголев собрал 25 человек вольных людей, однако деньги, определенные в качестве жалования казакам, «экспроприировал» некто Петр Совин. Правда, затем эти средства все-таки были высланы в Путивль на «прибор» охочих казаков – «…деньги велели есмя … прислати в Путивль и на те деньги велено прибрать охочих же казаков, сколко мочно, не по тому указу сколко велено прибрати, по денгам смотря. А жалованья велели есмя давать по три рубли человеку, и были б те казаки о дву конь или о дву меринех, а по неволе у дву три лошади». Схожая ситуация, но чуть более удачная, повторилась в 1632 году во время Смоленской войны – Ивану Еропкину было поручено прибрать в северских городах – Рыльске, Севске с Комарицкой волостью и Путивле охочих «всяких неписменых людей» с пищалями численностью 500 человек в казаки с назначенным государевым жалованьем 4 рубля в год, плюс зелье и свинец. Под неписьменными людьми подразумевались не тяглые, не служилые и не крепостные. Для этой цели в означенные города были посланы дворяне и подъячие, дабы местные воеводы отпускали всех желающих. Полностью укомплектовать штат охочих казаков, разумеется, не удалось:«и северских, государь, городов, и ис Камарицкой волости охочих людей в казаки нихто не пишуца и в службу не прибираюца». В Разрядных книгах 1618 года в гарнизоне города Рыльск по сметам числилось 100 человек стародубских казаков, наряду со 117 детьми боярскими, 26 пушкарями и затинщиками, 200 стрельцами. Это те служилые люди, что были переселены после Деулинского перемирия в другие Северские города. После строительства Севского острога в Комарицкой волости в 1620-м году часть из ратных людей Стародуба была сведена уже туда. Казаки Трубчевска отличились в кампании против рати Лжедмитрия I и поляков по осени 1604 года под Новгород-Северским. Им, количеством 74 человека, было дано государево жалование: «по сукну по доброму по четыре аршины сукно да по два рубля денег человеку». Так жалование получили: соцкий Ефремка Кислый, пятидесятник Страшка Козинцов, Якимка Яковлев, Якушка Нетрехов, Офонка Бочаров, Игнатка Окатов, Офонка Юраков, Логинка Марков, Ивашка Головачов, Илейка Ляхов, Мишка Демидов, Ивашка Яковлев, Лукьянка Онтипин, Аниска Федоров, Овдюшка Игнатов, Федоска Григорьев, десятник Ивашка Самойлов, Овдокимко Иванов, Савка Микулин, Трошка Иванов, Кирейка Микулин, Васька Пахомов, Жаденка Иванов, Васька Ортемов, Жданка Иванов, Васька Ильин, Гришка Давыдов, Минка Иванов, Гаврилка Огафонов, Ивашка Янков, Мелешка Яковлев, Левка Федоров, Дениска Овдеев, Пахомка Федоров, Тимошка Федоров, десятник Ивашка Скоморохов, Остапка Иванов, Васька Иванов, Горасимка, Ондреев, Ивашка Федоров, Аниконка Яковлев, Митька Максимов, Ондрюшка Голобушин, десятник Данилка Федоров, Остапка Крохин, Микифорка Григорьев, Терешка Левонов, Сенка Омельянов, Васька Ильин, Савка Гаврилов, Олешка Шепковал, Ивашка Овдеев, Ондрюшка Шипуха, Ивашка Ондреев, Ивашка Иванов, Бориска Федоров, Ивашка Летягин, Васька Яковлев, Максимка Наумов, Онтошка Гридяев, десятник Якушка Еремеев, Гришка Смирякин, Ивашка Ершов, Васька Борисов, Ондрюшка Петров, Ондрюшка Гончар, Шестачка Усоцкий, Симашка Макаров, десятник Володька Иванов, Логинка Иванов, Степанка Гридин, Куземка Фролов, Степанка Онтонов, Олешка Хренов. Ни о численности, ни о происхождении трубчевских казаков начала XVII века данных нет. В том же походе участвовали 76 человек казаков города Новгород- Северского во главе с пятидесятником Гришей Костиным, как то: Тишка Путин, Осипка Шевернин, Якушка Милков, Олешка Минин, Васька Мальцов, Митя Софонов, Онтонка Зайцов, десятник Логин Родюкин, Богдашка Кортавой, Селуяшка Фатеев, Офонка Кузнец, Матюшка Мальцов, Гришка Путин, Корнилка Кузнецов, Ларка Игумнов, Ивашка Сокуров, Ивашка Шишик, Гришка Савин, Гуляйка Плохово, Замятенка Наумов, Федька Ондреев, Савка Правдин, десятник Июдка Сергеев, Пашка Гречишников, Сенка Коростелев, Данилка Корцов, Бабарик Фролов, Якушка Ососков, Ивашка Пенковец, Петрушка Плохово, Гаврилка Мартьянов, Мишка Телешов, Ондрюшка Пасновец, Васька Ерин, Минка Мещанинов, Тишка Ульянов, Ондрюшка Коноплин, Митька Шеплин, Данилка Борбота, Ивашка Рубцов, десятник Микифорка Лукин, Иванка Глумов, Ондрюшка Михайлов, Мишка Микифоров, Ивашка Шахов, Михалка Ерин, Мякотка Кожевников, Богдашка Топин, Гришка Филипов, Куча Наумов, пятидесятник Федор Сабельников, Филипка Гаврилов, Петруша Мальцов, Максимка Мальцов, Степанка Дутово, Федька Денисов, Ондрюшка Чемигов, Куземка Дудин, Фочка Никонов, Степанка Водостоев, десятник Якушка Островский, Онтошка Овдеев, Гришка Мосеев, Ивашка Прудников, Мосейка Захаров, Савка Глумов, Степанка Власов, Федька Правдин, Ларка Лухтанов, десятник Иванка Карпов, Сенка Бурдуков, Ивашка Лобанов, Давыдка Быков, Минка Похомов, Ондрюшка Захаров, десятник Васька Шуриньин, Ортемка Кушнерев, Федька Григорьев, Офонка Кирпичев, Родка Полтев, Богдашка Озаров, Жадка Филипов, Федька Просветкин, Ивашка Шуриньин, десятник Гриша Мерзлюкин, Ивашка Логинов, Ивашка Серпуховитин, Тишка Дутово, Богдашка Онаньин, Митька Ларин, Васька Романов, Савка Полтев, Измаилик Костин, Федька Маслеников, десятник Богдашка Горбунов, Якушка Колуженинов, Кирейка Мягково, Митка Остапов, Богдашка Юраков, Петрушка Висогор, Сенка Милков, Богдашка Водостоев. Бросаются в глаза географические прозвища некоторых казаков: Калуженинов, Мещанинов, Серпуховитин. Сведений о численности и происхождении новгород-северских казаков начала XVII века нет, но не подлежит сомнениям, что местный казачий контингент формировался из выходцев с южной и центральной России. Чуть позже нишу русских казаков Новгород-Северского (переведенных в северские города) заняли черкасы. Оскольские казаки появляются на исторической арене с 1570-х годов. В те годы, после официального утверждения, только развертывалась сторожевая и станичная служба, на реке Оскол был построен т.н. Усть-Ублинский стоялый острожек. В нем попеременно служили ратные люди – дети боярские и казаки из Дедилова, Данкова, Крапивны, Новосиля и пр. Вероятнее всего «оскольскими казаками» назывались какие-то местные группы населения Поосколья, навроде путивльских севрюков. Последние присутствуют в писцовых книгах по [Старому] Осколу вплоть до 1640-х годов. Интересно то, что севрюки не отмечены в переписных источниках того времени как помещики. Так, например, в писцовой книге 1643 года, при описании земель монастыря Николая Чудотворца (что на Холковом городище) отмечена некая промысловая постройка севрюка Агейки Голенищева: «по реке по Осколу до севрючьи избы до Агейкова баярака Голенищева три версты». То есть, Агей Голенищев имел здесь неких отхожий промысел… При строительстве в Диком Поле города Царев-Борисов, что происходило в 1599 году, местные воеводы всячески пытались привлечь к сторожевой и станичной службам казаков донецких, проживающих на берегах Северского Донца. Казакам было обещано сохранение за собой своих промысловых угодий при поступлении на государственную службу. Вероятнее всего, что донецкие казаки неким числом поступали на службу в новые украинные города: Белгород, Оскол и Курск; в наказе 1589 года путивльцу А. Зиновьеву есть упоминание о вольных казаках реки Семь (Сейм). Жили на Северском Донце и черкасы: в 1588 году 700 человек украинских казаков с атаманом Матвеем Федоровым осели на его берегах и несли сторожевую службу. Говоря о донецких казаках нельзя не упомянуть одного в меру известного персонажа из среды белгородцев – севрюка Жадку Горбуна (в ряде источников именуемого Жаденом, Жданкой). Жданка интересен тем, что в период с 1620 по 1640-е годы успел побывать аж в нескольких социальных ипостасях: торговым человеком, гулящим человеком, севрюком и донецким казаком. В писцовой книге по Белгородскому уезду 1625/26 гг двор Горбуна записан в слободе торговых и мастеровых людей, плативших оброк в государеву казну. Позднее, во время черкасского приступа к Белгороду весной 1633 года Жадка Горбун «всплывает» в качестве донецкого казака, причем засвидетельствованного в роли казачьего начального человека (всегда указывался в самом начале списка). В третий раз Жадка Горбун зафиксирован уже как севрюк – гулящий человек (т.е. не относящийся ни к одному сословному сообществу). Суть дела в следующем. 2 декабря 1639 года в съезжую избу города Чугуев местный черкасский сотник Гаврила Гавронский привел крестьянина Никольского монастыря Микитку Малютина. Сотник утверждал, что каким-то образом прознал о том, будто бы Малютин украл у него две кадки меда. Во время допроса, Микитка Малютин сообщил, что мед этот купил у севрюка Жадки Горбуна. После задержания Жадки, под пыткой было выяснено, что он самолично 29 ноября у сотника Гавронского «выдрал на пчельнике пчел педдесят ульев». Упомянут был также белгородский гулящий человек Ивашка Крашенинник, который купил у Жадки 15 пудов краденного меда в промысловых угодьях Горбуна на Северском Донце. По ходу расследования было установлено, что Крашенинник и Малютин – пособники Горбуна. Чугуевская администрация запросила выслать из Белгорода Крашенинника для сыскного дела, однако последний не объявился. Гавриле Гавронскому строгим наказом было запрещено чинить самоличную расправу. После пытки Жадка Горбун умер от цынги, Крашенинник был задержан в Белгороде. Итогом дела было решение «доправить» с Малютина, Крашенинника, вдовы и детей Жадки Горбуна по рублю за 50 ульев. Таким образом, как мы видим из произошедшего случая, донецкое казачество состояло отчасти из местных севрюков, имея одним из хозяйственных занятий бортный промысел. «Камаричи, был пригород Севской, около котораго прежде жили казаки, но царь Алексей Михайлович во оных, частию из них же набранных и частию из других городов, солдат Шепелева девизии 8 полков поселил, из которых много при Петре Великом в салдаты и драгуны браны, и как их в подушной оклад положили, то из оных большею частию господа себе в награждение получили, и ныне государственных меньше половины осталось» — писал В.Н. Татищев. В настоящем случае под «казаками» историк подразумевал неких вольных «нетягловых» людей, которыми была населена Комарицкая волость в XVII веке. Более того – в Комарицкой волости первой половины XVII века еще встречаются упоминания о местных севрюках. Как правило это ее северные районы, селения: Сныткино, Клинское, Тростная, Лубошево, Литовня, Лугань, Ивановская, Шемякино, Дубровка, Гримовна. Некоторые комарицкие севрюки запечатлели в своих фамилиях прозвище бывшего северского удельного князя Василия Шемяки (Шемячича) — Шеняковы (они же Шемяковы, Шевяковы) – «Комарицкие волости севрюку» Перше Шемякову были отданы во владение из государевой казны село Литовники и деревня Сытичи — «за службу из … государевы дворцовые Комарицкие волости». Как П. Шемяков умер – селом и деревней владели его сыновья, Савва и Василий, служившие в замосковном городе Переславле-Залесском. Кроме того, Шемяковых можно встретить и среди вольных охочих людей Комарицкой волости, отправившихся в 1646 году на Дон в помощь казачьему войску. Были Шемяковы и на Белгородчине. Так, в раздаточной книге Хотмыжска 1640-42 гг можно встретить некоего Фому Григорьева Шенякова, который в «скаске» о своей и отцовой службе сообщает интересные подробности – «служил он в Белгороде в самопальниках, а отец его жил в Комарицкой волости. На государевой службе в Хотмыжске с 148 (1640) году. На службе он на мерине с рогатиной и длинной пищалью». Но вернемся к сути вопроса. В 1633 году из комарицких даточных крестьян для укрепления Севска при вероятной осаде было прибрано 600 так называемых даточных казаков, взятых с 5 и 10 дворов (в зависимости от ситуации). Даточные казаки должны были иметь на вооружении пищаль, рогатину и топор. Служба в Севском остроге для них была «по … крестьянской очереди» «понедельно», затем гарнизон пополняла новая партия даточных, набранных по такой же схеме, вдобавок ко всему «беспоручно». Кроме того казачий гарнизон Севска состоял из бывших новгород-северских сведенцев и прибранных в постоянную казачью службу дворцовых крестьян. Даточные казаки участвовали в т.н. «Северском походе» под Трубчевск, занятый литовцами и карательной экспедиции под черкасский город Борзна. Боеспособность даточных казаков была гораздо ниже, чем у гарнизонных служилых людей. Известен случай, когда севскому воеводе Григорию Пушкину (по случаю вестей прихода под Путивль черкас) не удалось собрать с двух станов Комарицкой волости даточных казаков: «и Комарицкие, государь, волости Брасовского и Глодневского стану крестьяне не послушали, в Севеск даточных козаков не дали и сами крестьяне Брасавского и Глодневского и Радогожского стану в осаду в Севеск не поехоли». По завершению Смоленской войны даточные казаки были возвращены в разряд дворцовых крестьян, некоторые из них, правда, получили и государево жалование: «2 рубля да сукно доброе». Такова краткая история казачества Северщины. Как видим, на лицо симбиоз нескольких этнических и социальных формаций — пришлого в южнорусские степи вольного «не тяглового» населения, по всей вероятности отчасти смешавшегося с остатками древней северы.

menbK32T9ps

КАЗАКИ ВСЕ ВООБЩЕ С ЖЕНАМИ И ДЕТЬМИ СУТЬ СТАРООБРЯДЦЫ…

Старообрядчество, возникшее как общественная оппозиция церковной реформе, в ходе исторического развития приобрело сложную микроструктуру, разделившись на множество субконфессий. Его социальный состав также не отличался монолитностью. Представленность старообрядцев в различных категориях русского населения была неодинакова в тех или иных региональных группах. Для Южного Урала на ранних этапах формирования там старообрядческого социума существенную роль сыграло казачество. Изолированное положение последнего на окраинах Российского государства способствовало консервации в казачьей среде древних православных канонов в целостном и неизменном виде. Староверие здесь не было явлением, занесенным извне, а существовало изначально, как органическая форма религиозного миросозерцания казаков: “в то время как в половине XVII в. на Руси были введены однообразные и ново-исправленные обряды и книги, уральские … казаки продолжали жить обычаями и обрядами старины XIV столетия, унаследованными от предков, считая их как бы святынею, отступать от которой казалось изменою и грехом” (1). Лишь в конце XVIII столетия определённая замкнутость казачьего общества была нарушена появлением “пришлого элемента”, хоть и незначительного, первый же православный храм был возведен по инициативе Оренбургского духовенства (2). Количество старообрядцев на территориях, занимаемых казачеством, постоянно пополнялось за счёт беглых, искавших и находивших там надёжное убежище. Значительный приток их произошел после разгрома Керженских скитов в Нижегородской губернии, селились они в особой слободе Яицкого казачьего войска – Шацком монастыре (3). Приверженность яицких казаков к расколу подтверждают как авторские исторические свидетельства (4), так и более поздние архивные материалы. Так, в “Отчёте Оренбургской губернии за 1832 г. по части Департамента полиции исполнительной” говорилось: “… казаки Войска Уральского все вообще с жёнами и детьми суть старообрядцы” (5). А статистические сводки за 1840 г. фиксировали наличие более 30000 раскольников в 126 казачьих поселениях Уральской области (станицах, форпостах, умётах и хуторах). Наибольшее число их приходилось на города Уральск (6465) и Гурьев (1433), Сакмарскую станицу (2275),форпосты Рубежный (765), Генварцовский (699), Крупнозерный (681),Иртецкий (561), Круглый (405), крепость Сахарную (501) и др. (6). Согласно же данным 1872 г., старообрядцев в Уральском казачьем войске было больше, чем приверженцев официального православия – 46347 и 32062 человек соответственно (7). Оренбургское казачье войско, возникшее позже Уральского (1748 г.) и сформированное в основном из пришлого элемента, было менее однородным в конфессиональном плане, старообрядчество не играло в нём доминирующей роли. Так, в том же 1872 г. здесь на 61177 человек православного населения приходилось 8899 староверов (8). Вместе с передвижением казаков-старообрядцев на новые земли распространялось и их вероучение. В многочисленных записках о состоянии “раскола” в Оренбургской губернии, встречаются замечания о времени и причинах его появления: “Поповцы, преимущественно казаки, в Сакмарскую пришли во время заселения их станицы из Уральска; в Рассыпную раскольников переселили в XVIII столетии с Дона за возмущение; из донских раскольников поселились в Буранной и других местах по р.Илеку” (9); “В ст.Гирьялъской и Ильинской раскольники появились со времени образования станиц из Самарской губернии” (10); “В Преображенской и Александровской волостях (Троицкий уезд. – Е.Д.) раскол занесён от казаков Сакмарской станицы Уральского казачьего войска, когда крестьяне отлучались в Сакмарск под видом работ” (11) и т.д. Описанные моменты стали результатом деятельности Оренбургской экспедиции (1730-е годы). В течение 30-40-х годов XVIII в. было построено шесть линий крепостей с центром в Оренбурге (12), жителями которых становились солдаты гарнизонных полков, уфимские, сакмарские, исетские и яицкие казаки, а также служивые люди упразднённой Закамской черты. Все они составили впоследствии ядро Оренбургского казачества (13). Сохранился любопытный документ, в котором описывается ситуация, ярко иллюстрирующая отношение населения некоторых крепостей (в данном случае – Челябинской) к официальной церкви. Из донесения князя А.А. Путятина Исетскому воеводе Хрущёву следует, что заложенная в 1748 г. в крепости Челябе каменная церковь “за неудачею к работе людей” даже в 1764 г., через 16 лет (!), не была построена и причина тому называлась известная: “понеже тамошние казаки, находятся уклонёнными в Раскол, то статься может, что они к строению той церкви не усердствуют” (14). Яицкое казачество, нёсшее службу на далёкой азиатской границе, пользовалось, как известно, многими вольностями, в том числе и религиозными. Подчинялось оно протопопу Михаило- Архангельского собора г.Уральска, выбиравшемуся из казачьей среды и обладавшему при этом неограниченной личной властью (15). В 1748 г. стараниями епископа Луки Конашевича состоялся перевод яицкого войска в ведение Оренбургской духовной консистории, а в 1754 г. была предпринята попытка установления контроля за здешней религиозной жизнью. С этого момента назначение протопопов предполагалось вверить епархиальному начальству, а в Яицкий городок с указанием явиться к исповеди и причастию для проведения поприходной переписи направлялся представитель официального духовенства. Однако оренбургский генерал-губернатор И.И.Неплюев, опасаясь бунта и памятуя о недавних гарях в Исетской провинции, передал дело в Военную коллегию, которая решила его в пользу казаков (16). Тем не менее, розыски беглых в казачьем войске продолжались и стали одной из причин открытого протеста в 1772 г. Казаки расправились со своим атаманом, перебили многих старшин, разграбили их имущество и т.д. Для усмирения бунта потребовались жёсткие, энергичные меры (17). Политика просвещённого абсолютизма, проводимая Екатериной II, отразилась и на старообрядческом законодательстве Вышел ряд указов, значительно облегчающих положение “раскольников”, и специальный Манифест о переселении их из за рубежа (Ветковский поповский центр в Польше). В реестре специально отведённых для этого мест значилась, в числе прочих, и Оренбургская губерния. В это время в степном левобережье Волги вдоль по р.Б.Иргизу (сегодняшняя Саратовская область)появились знааменитые Иргизские монастыри, оставившие огромный след в истории всего российского старообрядчества (18). С момента возникновения обителей установились активные контакты между ними и старообрядческими центрами южноуральского региона. Иргиз выступал основным поставщиком кадров духовенства и координатором жизнедеятельности для местных беглопоповских общин: “Эти раскольники в совершении треб зависели от Иргизских монастырей, получая от них лжесвященников, которые вообще совершали нарочитые поездки для требоисполнений по всем старообрядцам Оренбургской губернии” (19). Попытки позитивного подхода к решению старообрядческих проблем в екатерининскую эпоху не привели, однако, к созданию стройной системы законодательных норм, но вылились в ряд мероприятий, направленных на легализацию старообрядчества и включение его на правах относительной автономии в православное церковное управление. С соизволения Императрицы некоторым старообрядцам “даровались” священники с разрешением служить по старопечатным книгам. Такие приходы позже стали называться единоверческими и подчиняться епархиальному начальству (20). В 1795 г. было положено начало единоверию в Уральском казачьем войске – подтверждались привилегии относительно избрания протопопов из казаков для ведения служб по старому уставу. Всего в ведении Уральского протопопа находилось к тому времени 7 церквей: 4 в Уральске и по одной в городках Илек, Сакмарск и Калмыков (21). Обращение казаков в единоверие носило в тот период формальный характер и никаким образом не отразилось на их контактах с Иргизом. 0 том, что “раскол” на исследуемой нами территории на рубеже XVIII b XIX вв. составлял “сильное явление”, свидетельствует факт образования в 1799 г. отдельной Орснбургско-Уфимской епархии. В числе способствующих обстоятельств называлось и “умножение раскольников” (22). Границы вновь созданной епархии несколько раз менялись, впоследствии к ней была присоединена Уральская область.(23). В 1853 г. с целью ограничения влияния старообрядцев среди казаков был запрещён приём в Оренбургское казачье войско “раскольников” из податных сословий (24). В казачьих военных ведомствах (Уральском и Оренбургском) к этому времени уже существовала налаженная система контроля над конфессиональной принадлежностью личного состава воиск. Ежегодно в губернскую администрацию предоставлялись так называемые “Ведомости о движении раскола”, где помимо общего числа старообрядцев в казачьем сословии по уездам и отдельным посёлкам, приводились статистические сводки об их прибытии и убытии (“движении”). При этом выделялись графы, где отмечались естественный прирост (рождения и смерти), смена религиозных убеждений (отклонение в раскол или переход в официальное православие), брачные связи, переселение в другие места (миграции, побеги, высылки в арестантские роты), вновь обнаруженные, не известные ранее властям старообрядцы. Существовал раздел с указанием ошибок предыдущих отчётов. Такие ведомости обладали высокой информативной ценностью, однако сохранились в далеко не полном объёме и представляют собой довольно разрозненный материал. Анализ подобных документов показывает, что во второй половине XIX в. идёт постепенное увеличение числа старообрядцев. Темпы его невелики, однако отсутствие спадов свидетельствует об определённой стабильности позиции, занимаемой старообрядчеством. Прирост, помимо естественного фактора, обуславливался переселениями, миссионерскими успехами старообрядцев, а также обнаружением не зарегистрированных ранее приверженцев старой веры. В “Ведомостях по движению раскола” указывалось и количество заведённых за год следственных дел с перечнем религиозных преступлений казаков. Так, только в 1848 г. было осуждено “за вероотступничество 20 старообрядцев, упорство в некрещении своих детей – 99, за отрицателъство от данной подписи, коими обязались состоять в православии, – 18, за уклонение из православия в раскол – 290, за неповиновение правительству в принятии единоверческого священника – 2″ (25) и т.д. В 1851 г. под следствием находилось более 540 казаков (26). Заподозренные в причастности к расколу отсылались в Духовное правление, чтобы там им могли “сделать об оставлении оного увещевание” (27). Особое положение старообрядчества как религии гонимой непосредственным образом отразилось на организации его церковной жизни, когда состояние религиозных институтов не отличается стабильностью и целиком зависит от государственной политик. Правительственные указы, запрещавшие строительство моленных зданий, организацию моленных в частных домах, ограничивающие передвижение священников и т.д., значительно затрудняли существование конфессиональных общин. Если деятельность официального православия концентрировалась вокруг крупных монастырей, городских и сельских храмов, то в отношении старообрядчества вопрос стоял несколько иначе. Функции религиозных центров здесь выполняли скиты или тайные монастыри, которые, также будучи под запретом (с 1745 г.), подвергались постоянным разрушениям. Архивные документы донесли информацию о скитах на территории Уральского войска. В 1848 г. их было 7. Располагались они в непосредственной близости от казачьих поселений, при них имелись молитвенные дома, всего 6, а также деревянные избы-кельи. Самый большой Садовский женский скит состоял из 40 изб и 2 молитвенных домов, Кизлярский – из 20 жилых построек, в остальных было от 10 до 15 келий. Общая численность насельников составляла 151 человек, из них 118 женщин и 33 мужчины, имелись послушники и послушницы (28). Приведённая статистика в силу известных причин не может считаться абсолютно точной. Тайные старообрядческие монастыри в Уральской области были известны издавна, и против них не раз предпринимались репрессивные меры. Так, в ходе преследований старообрядцев, скрывавшихся на Яике и в Иргизских монастырях, была уничтожена старообрядческая слобода в Яицком городке – Шацкий монастырь (около 1741 г.). Сергиевский скит, который мог “своей доходностью перещеголять любой из древнейших православных монастырей в России” и был “главным рассадником уральской беглопоповщины”, также неоднократно подвергался разорениям. В 1830 г., вместе с женским Гниловским скитом, он был разрушен, часть иноков и настоятель заточены в монастырь господствующей церкви (29). Однако восстановление обителей произошло, видимо, достаточно быстро, так как, по архивным данным, в 1848 г. в Гниловском скиту уже имелось 16 келий, а в Сергеевском – 11 (30). Последнее обстоятельство объяснялось ещё и тем, что раскол был популярен не только среди простых казаков, но и среди “высшей уральской аристократии”, бороться с которой “было не всегда удобно и можно”. В случае возникновения очередной угрозы скитников незамедлительно предупреждали о нависшей опасности (31). Всесторонний анализ следственных документов позволяет локализовать места расположения отдельных скитов на территории Уральского казачьего войска, а также свидетельствует о наличии между ними тесной связи. В частности, материалы допросов “бродяг”, схваченных властями по дороге на богомолье, дают возможность проследить направление их передвижений, а также примерный путь от начального до конечного пункта. Даже с долей коррекции на необъективность сведений, география получается довольно обширной, она далеко не ограничивается рамками исследуемого региона. Обозначаются и координирующие центры. Для казаков- беглопопоповцев это был Иргаз, от него тянулись связующие нити к скитам расположенным в Уральской области, на западе Уфимской губернии, и далее, в Исетский край. Беглопоповщина была самой популярной формой вероисповедания среди казаков. В середине XIX в. в Оренбургской и Уфимской губерниях появляется “австрийская вера”. В это время в знаменитых скитах Уральской области – Сергиевском и Бударинском – побывал Симбирский архиерей Софроний (Жиров), однако на первых порах его миссия не увенчалась успехом (32). О широком распространении среди уральских казаков нового согласия, видимо, можно говорить уже после посещения их епископом Арсением (Швецовым). В 1898 г. он побывал, по донесению местного священника, в станице Рассыпной с миссионерской целью, и “большая часть раскольников отнеслась к нему сочувственно, и он, отъезжая из Розсыпной станицы, взял с собою казака Назария Никитина Секретова с намерением поставить … попом” (33). В начале XIX столетия в Уральской области появляются различные беспоповские направления – поморское, федосеевское, странническое. Кроме того, среди уральского казачества встречались так называемые “никудышники”. Происхождение названия дореволюционные авторы связывали с наречием “никуда”. Название это “обозначает на Урале людей, которые не признавая современного священства греко-российской церкви, не присоединились также ни к одному из “поповских” старообрядческих согласий” (34). В начале XX в. в казачьих станицах насчитывалось 769 никудышников (35) Как было сказано выше, со второй половины XVIII в. на территории Уральского казачьего войска начинает вводиться единоверие. Нo, несмотря на наличие в г.Уральске 6 единоверческих церквей, большинство казаков продолжало тайно придерживаться старообрядчества и не прерывало связи с Иргизскими монастырями. °В этой связи массовое обращение в единоверие сделалось возможным лишь во второй половине XIX в., когда Иргиз прекратил своё существование как старообрядческий центр. Отсутствие священства создало для казаков безвыходную ситуацию, которой поспешил воспользоваться наказной атаман Уральского казачьего юйска А.Д.Столыпин. Он немало поспособствовал тому, чтобы перестали действовать Сергиевский и Бударинский скиты (36). На организованных им собеседованиях Столыпин сделал предложение старообрядцам принять священников, рукоположенных православным епископом, оставив неизменным порядок службы. Первой церковью, где была применена подобная практика, стала Никольская, которая “в народе считалась истинною, имела священников, совершающих правильно все службы, народ привык чтить её как самую святую и уподобленную древним храмам; сам атаман посещал её и молился истово и руку на себя так накладывал, чтобы сзади его стоявшие видели двуперстное сложение” (37). Таким образом, именно 1858-1859 гг. можно считать временем окончательного утверждения единоверия в Уральском казачьем войске. Дальнейшее существование старообрядческих общин на территориях, занимаемых казачеством, протекало в едином русле с общероссийскими тенденциями. Заметное оживление религиозной жизни наблюдалось, согласно архивным источникам, в начале XX в., после выхода в свет указа об укреплении начал веротерпимости (1905 г.). В это время легализуется деятельность религиозных групп, возводятся культовые сооружения (38). Однако уже в послереволюционные 1920-е годы казачество, как один из социально активных слоев населения, оказалось и наиболее уязвимым для репрессий. В последующие десятилетия старообрядцы преследовались уже как религиозные сектанты, а в так называемый “застойный” период старообрядческие приходы были обречены на естественное вымирание. Религиозное оживление постсоветского периода охватило все имеющиеся в стране конфессиональные номинации, не оставив в стороне и различные направления старообрядчества, в том числе на Южном Урале. Как показывают современные полевые материалы, процессы религиозного возрождения в ряде мест имеют свою специфику, связанную как с историческим прошлым, так и с реалиями сегодняшнего дня. Указанные процессы в официальном православии протекают гораздо динамичнее, чем в старообрядчестве, в силу известных причин: большие материальные возможности Московского патриархата, поддержка со стороны властных структур. В этой связи в некоторых сёлах Оренбургской области (в частности, в бывшей казачьей станице Илек) восстанавливаются именно приходы РПЦ, хотя в начале XX в. здесь доминировали старообрядчество и единоверие. Последнее обстоятельство не вызывает негативной реакции у жителей села, так как конфессиональная самоидентификация их довольно расплывчата. Немногие могут вспомнить, что их предки принадлежали к старообрядчеству (“австрийской вере”), называют себя православными и посещают службы в новой церкви. Здесь они нередко сталкиваются с неприятием со стороны духовенства и даже обвинениями в расколе, так как отдельные элементы обряда выполняют “нетрадиционно”, “по-своему” (двуперстие, поклоны при молении и т.д.), в соответствии с древними канонами, заложенными в генетической памяти (39). В другой станице – Затонной отсутствует культовое здание, но пожилые жители собираются для проведения служб по церковным праздникам в одном из частных домов. Одна часть опрошенных нами верующих относит себя к православным, другая вспоминает, что они из “астрицких”. Однако и те, и другие уже затрудняются объяснить разницу и не видят ничего предосудительного в совместных богослужениях. Здесь бытует традиция пения духовных стихов, сохраняются старообрядческие иконы, нередко соседствующие на одной полке с “мирскими” (40). Исследования были проведены нами и в других населённых пунктах. Объяснение описанному феномену, как нам видится, уходит корнями как в недавнее историческое прошлое (послереволюционный период), так и в более ранний пласт, в середину столетия, когда в Уральском казачьем войске с подачи атамана А.Д.Столыпина вводилось единоверие. Старообрядцы, оставшись без священников, вынуждены были пойти на этот шаг. В Илеке этот процесс протекал гораздо успешнее, чем в Уральске (41). Соответственно, православие существовало здесь в той форме, в которой различия в обрядовой стороне двух церквей (официальной православной и старообрядческой) практически отсутствовали, последнее способствовало процессу их естественного сближения. Достижение преследуемых при этом целей не было рассчитано на ближайший срок. “Действительное приобретение для православия произойдёт только в следующем поколении, которое не останется некрещенное”, – писал А.Д.Столыпин (42). Таким образом создавались условия для латентного и безболезненного перехода старообрядцев в лоно официальной церкви. Совместные богослужения православных (единоверцев) и старообрядцев, по рассказам информаторов, стали совершаться уже после разрушения культовых сооружений в ходе антирелигиозной кампании советского периода. Препятствий для этого верующие не видели: “Молились мы одинаково, и церкви у нас тоже одинаковые были” (43). Однако те же уральские казаки, попавшие в несколько иные исторические условия, сохранили старообрядческое самосознание и испытывают всплеск религиозности. В г.Уральске действует старообрядческий приход, поддерживаются контакты с беглопоповцами г.Бугуруслана (44). Самоидентификация старообрядцев-беспоповцев в исследованных сёлах продолжает оставаться достаточно чёткой. Они отделяют себя от окружающих по конфессиональному признаку: “Мы поморской истинной веры”. Согласно архивным источникам, их существование в Оренбуржье протекало в условиях численного превосходства представителей других субконфессий – беглопоповцев, единоверцев (45). Соответственно, в целях самосохранения социума включались уже дополнительные защитные механизмы – максимально возможная замкнутость общины, строгая регламентация всех сторон жизни: “Нас называли “чистенькими”, потому что мы ото всех отделялись и не мирщились никогда”. В настоящее время большие группы поморцев имеются в г.Соль-Илецке, с.Трудовом (бывшая Мертвецовская станица), Изобильном и т.д. (46). Таким образом, периферийное положение уральского казачества относительно российского центра стало детерминирующим фактором для сохранения в его среде дореформенного варианта восточного православия. Репрессивные меры, неоднократно применяемые к казакам за их религиозные убеждения, не приводили к ожидаемому результату, в этой связи в середине XIX в. были предприняты попытки косвенного воздействия на раскол. Введение единоверия в ряде мест способствовало постепенному размыванию субконфессиональной и конфессиональной самоидентификации старообрядцев. Процесс ускорился антирелигиозной политикой советского периода. Однако выявленная тенденция не распространяется на все старообрядческие общины, расположенные в бывших казачьи поселениях. Часть из них, напротив, переживает в настоящий момент заметный всплеск религиозности. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Чернавский Н. Оренбургская епархия в прошлом и настоящем //Труды Оренбургской учёной архивной комиссии. Оренбург, 1900 Вып.VII. С.270. 2. Там же. C.273-2S3. 3. Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времён и до XX века. М.,1996. С.327. 4. Черемшанский В.М. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статистическом, этографическом, географическом и промышленном отношении. Уфа, 1859. С. 120; Чернавский Н. Указ. соч. С. 158. 5. Центральный Государственный Исторический Архив Республики.Башкортостан.И-6. Оп.1. Д.79. Л.5. 6. Центральный государственный архив Оренбургской области (ЦГАОО). Ф.6. Оп.18. Д. 139. Л.24~26об. В официальной статистике, как правило, в силу ряда обстоятельств приводились цифры, далекие от реальной численности староверов, то есть существенно заниженные. 7. Там же. Оп.13. Д.3503/1. Л.222-231. 8. Там же. Л.280об.-282. 9. Там же. Ф.10. Оп.8. Д.97. Л.21. 10. Там же. Л.93об. 11. Там же. Л.22. 12. Тарасов Ю.М. Русская крестьянская колонизация Южного Урала (вторая половина XVIII – первая половина XIX вв.). М.,1984. С.42. 13. Иванов В.А., Чугунов СМ. История казачества на Урале. Стерлитамак,2001. С.35-36. 14. Цит. по: Дегтерёв И., Боже В. Купола над городом: Историческая судьба челябинских церквей. Челябинск, 1992. С. 15 – 16. 15. Чернавский Н. Указ. соч. СИЗ, 158. 16. Там же. С. 161, 170. 17. Любавский М.К. Указ. соч. С.331. 18. Старообрядчество: Лица, предметы, события и символы: Опыт логопедического словаря. М.,1996. С. 125-128. 19. Чернавский Н. Указ. соч. С. 167. 20. Покровский Н.Н. Указ. соч. С.94-97. 21 Чернавский Н. Указ. соч. С.171-172. 22. Там же. С.212. 23 Сергеев Ю.Н. Православная церковь в Башкортостане. Вторая половина XVI-середина XIX в. Уфа, 1996. С.9. 24 Там же. С.61. 25. ЦГАОО. Ф.6. Оп.13. Д.3503/1. Л.34об.-35. 26.Там же. Л.33об.~34. 27.Государственный архив Челябинской области. И.33. Оп.1.д 3827. Л. 1-1 об. 28.ЦГАОО. Ф.6. Он.15. Д.1159/2. Л.138-139. 29. Юдин П. В Сыртовских дебрях (Очерк из прошлого уральского старообрядчества) // Русская старина. 1896. №1. С. 110. 30.ЦГАОО. Ф.6. On.ll. Д.1993/2. Л.138-139. 31. Юдин П. Указ. соч. СИЗ. 32. Очерки по истории старообрядчества Урала и сопредельных территорий. Екатеринбург, 2000. С. 137. 33. ЦГАОО. Ф.175. Оп.2. Д. 19. 34.Хохлов Г.Т. Путешествие уральских казаков в “Беловодское царство” с предисловием В.Г.Короленко. СПб., 1903; Записки императорского географического общества по отделению этнографии. Т.XXVIII.Вып.1. С.4. 35. ЦГАОО. Ф.175. Оп.1. Д.45. Т.1. Л.1об.-П5. 36. Чернавский Н. Указ. соч. С.779-781. 37. ЦГАОО. Ф.167. Оп.1. Д.30. Л.73. 38.Там же. Ф. 11. Оп.1. Д.955. Л.14-16; Д.378. Л.2-3; Д.913. Л.1-Зоб.; Д.963. Л.1-2об. 39. Полевые записи автора 2001 г. Село Илек Илекского р-на Оренбургской обл. 40. То же. Село Загонное Илекского р-на Оренбургской обл. 41.Чернавский Н. Указ. соч. С.859. 42. Там же. С.854. 43. Полевые записи автора 2001 г. Сёла Илек, Затонное Илекского Р-на Оренбургской обл. 44. То же. Город Бугуруслан Оренбургской обл. 45 – ЦГАОО. Ф.175. Оп.1. Д.20. Л.37-42. 46. Полевые записи автора 2001 г.

CaZCV-2RUug

ДВА СЛУЧАЯ ВЫХОДА НА ГОСУДАРЕВО ИМЯ В СЕВСК НОВГОРОД-СЕВЕРСКИХ КАЗАКОВ

При воеводе Борисе Кокореве в июне 1622 года вместе с новгород-северскими служилыми казаками-сведенцами в Севский острожек прибыли и гулящие люди. Как впоследствии выяснилось, все они в прошлом были местными новгород-северскими казаками атамана Семена (Семейки) Пуда[1].«Выходцы» незамедлительно попросились «прибрать» их на службу в Севск. Однако, местный воевода – Иван Плещеев без указаний из Москвы сделать этого не мог, «охочим людям» пришлось подавать челобитную на имя государя. По этому случаю большая часть казаков в ожидании своей участи вернулась в Новгород-Северский уезд. Пока в высшей государевой инстанции – Разряде — принималось решение – брать ли на службу этот гулящий люд или нет, севским служилым людям поручалось бдительно присматривать за ним. Наказ содержал следующие наставления: «чтоб они из Севска без указу никуда не съезжали, с литовскими и русскими людьми, которые учнут из-за рубежа приезжати, в Севску с ними не сходились и письмом и словесным приказом не ссылались, и никаким воровством не воровали, государю не изменили, в Литву, в Крым, в Ногай и в ыныя государства не отъехали».
29 марта 1622 года жены и дети Семена Пуда и его ближайших соратников – Богдашки да Васьки Антоновых, Савки Правдина и Андрюшки Калужанина были вызваны из Новгород-Северского в Москву для тщательного допроса. В начале июня служилые севчане, архимандрит Спасского монастыря Корнилий и соборный протопоп подали поручные записи о благонадежности «кандитатов» в ратные люди Севска. Общая численность поручившихся составила 185 человек — «все попы, и дьяконы, и казаки и стрельцы». Настоящая мера преследовала цель привлечь как можно больше «выходцев» на государево имя из среды служилых и крестьян отошедших к Литве городов русской Северы — Трубчевска и Новгород-Северского. К 11 июня в Севск поступил царский указ о зачислении казаков Семейки Пуда в штат местного гарнизона. На дорогу из Новгорода-Северского в «Севской» казакам велели выдать по одному рублю…

Очередная партия новгород-северцев, «охочих» до государевой ратной службы, появилась в Севском уезде в 1626 году. Так, 50 семей вышли на государево имя в Комарицкую волость, где осели «не на тяглых жеребьях»[2], то есть на свободных от налогов землях. Через четыре года, уже в 1630-м году, все эти гулящие люди «Богдашка Смогилев со товарищи» били челом великому государю, дабы тот устроил их в службу по примеру беломестных и «жилецких» казаков Рыльска или на худой конец местными стрельцами. В своем челобитье «выходцы» жаловались, что без государевой службы прожить в Севском уезде им никак нельзя. Севский воевода принимает решение отвести места этим гулящим людям на посаде между Стрелецкой и Пушкарской слободами, однако при этом пашень и сенных покосов не полагалось. Ежели государь в ратную службу их устроить не сможет – то поселить хотя бы на пашнях в селах и деревнях Комарицкой волости.

Пока челобитная рассматривалась московскими дьяками, воеводе Ивану Плещееву с приставами было велено следить за пришлыми гулящими людьми, дабы убедиться в их благонадежности. В ту пору нередкими были случаи «выхода» на государево имя жителей Новгород-Северского уезда в соседний Севский, в основном крестьянского происхождения. Причем жить «выходцам» из-за Литовского рубежа разрешалось лишь «в самых дальних местех», проживание в приграничных селениях грозило в лучшем случае выселением на прежнее место жительства.

По смете, составленной в московском разряде столичными дьяками, севский служилый люд был представлен перечисленными ниже категориями ратников «по прибору»: конные казаки, переселенные в Севск из Новгород-Северского – 125 человек, стрельцы – 200 человек, пушкари – 25 человек, затинщики – 25 человек, воротники – 7 человек, плотники – 2 человека, кузнецы – 2 человека. Денежное «довольствие» казачьих пятидесятников составляло 3,25 рубля, десятников – 3 рубля, рядовых – 2,5 рубля. Стрельцы — «всем ровно по два рубля человеку». Хлебное жалование, впрочем, отсутствовало – служилым людям его вполне заменяло натуральное хозяйство. Так, севские казаки и стрельцы кормились с собственных земельных наделов в 20 четей.

Вдобавок к этому в Севском остроге несли ратную службу и дворцовые крестьяне Комарицкой волости численностью 225 человек, набранные по человеку с десяти дворов из сел и деревень Чемлыжского и Радогожского станов. Даточные люди обязаны были иметь при себе пищали и рогатины, а также по два фунта зелья и фунт свинца каждый. После указа 1630 года характер службы даточных Севска претерпел некоторые изменения: с помесячной смены крестьяне должны были отбывать свои воинские повинности «без перемены год». Чуть позже, в 1633 году все эти крестьяне в осадное время несли временную казачью службу «даточными козаками».

Добиться своего гулящим людям все-таки удалось: в феврале 1631 года по царскому указу все 50 человек новгород-северцев были повёрстаны в местные стрельцы.

Интересные подробности выясняются о происхождении главы гулящих людей – Богдашки Смогилева. Так, в росписях бортных ухожаев Комарицкой волости 1620-х годов Богдашка Смогилев фигурирует в качестве бортника села Порохонь[3]. Через четыре года, во время литовского приступа под Севск, Смогилев выступает уже в роли пятидесятника, взявшего языка – украинского казака: «пятидесятник [скорее всего стрелецкий] Богдашко Смогилев взял черкашенина Яцка Ницкого»[4]. Фамилия эта в разных интерпретациях до сих пор встречается в Севском и Суземском районах Брянщины…

[1] Здесь и далее по контексту: РГАДА, ф. 210, Столбцы Московского стола, д. 11, лл. 147-153 / «Акты Московского государства», Т.I, СПб 1890. C. 180-181.
[2] Здесь и далее по контексту: РГАДА, ф. 210, Столбцы Московского стола, д. 58, лл. 590-598 / «Акты Московского государства», Т.I, СПб 1890. С. 313-314.
[3] РГАДА, Ф.210, Столбцы Севского стола, д. 78
[4] РГАДА, ф. 210, Столбцы Московского стола, д. 89, л. 166

2ryEZKgOkfE

ДОНСКИЕ ЧЕРКАСЫ

Из всех национальных свойств наиболее неустойчивым следует признать разговорный язык. Стоит только известной группе оторваться от своего ядра и попасть надолго в чужую среду, как тут в ее речь сразу же станут внедряться заимствованные слова, образа и определения. Если в течение двух-трех поколений старый язык и не исчезнет совершенно, то, во всяком случае, он далеко уклонится от своих первоначальных форм и приобретет многие черты нового языкового окружения. В зависимости от прочих условий, сроки таких изменений бывают, различны, но всегда, как закон, большая величина передает свои свойства величине меньшей. Наиболее наглядным примером могут служить американские негры и европейские евреи. Оба эти народа обладают необычайно крепкими, мало изменяющимися расовыми признаками; и оба они, несмотря на это, очень легко расстались со своими основными наречиями. Каждый негр в Америке будет очень удивлен, если его спросят, знает ли он свой негритянский язык. “Мой язык”, ответит он, “тот, на котором я говорю, английский”. Но оттого, что негры из поколения в поколение говорят только по-английски, они не приобрели внешних и духовных свойств англичан. То же самое с евреями. Много веков тому назад, в какой-то момент своей жизни, народ отказался от гебрайского языка и принял почти целиком чужой; одно из местных немецких наречий. Впоследствии этот “жаргон” видоизменялся и воспринимал частные черты из каждой новой среды, той, куда попадали отдельные национальные группы. Поэтому, говорят, американский еврей, услышав речь новоприбывшего однородца, легко определяет страну, из которой тот, приехал, а соответственно этому назначает ему полагаемую долю уважения и сочувствия. Немецкому — побольше, русскому и польскому — поменьше. Отсюда следует, что диалекты и акценты могут служить точным показателем предшествовавших влияний. Анализ их может быть принят, как метод для проверки неясных сообщений исторических источников о пройденных народом путях, а особенно для определения среды, из которой данная национальная группа вышла в последний раз. Этим методом можно пользоваться также, разбираясь в сложном и мало еще исследованном процессе оседания казаков на Дону. Например, вооружившись знанием тонкостей российских диалектов, удастся определить с большой точностью, то место, из которого вышли предки каждой “верховой” станицы. Вообще, не может быть сомнения, что верховые казаки пришли на свои места исключительно с южных русских рубежей XVI века. Это гарантирует уже одна их “акающая”, южно-великорусская речь. Но, в частности, подробности акцентов указывают более точно, пришла ли станица из Рязанской, Курской или Черниговской области. Если мою фамилию произносят как Губарев, с твердым “г”, с ударением на “у”, с отчетливым окончанием “ве”, то я знаю, что деды этих станичников провели годы изгнания с Дона в Рязанском или Курском княжествах. Если же ударение делается на последнем слоге, а окончание заметно переходит в “ёу” — Губарёу, то этим совершенно ясно проявляется белорусский акцент и, значит, тут выходцы, из Черниговщины, где еще и сейчас можно слышать белорусскую речь. Это потомки казаков путивльских. Совершенно очевидна также прежняя связь с Днепром, Дона определяет наибольшее их здесь средоточие так: “К числу Украинских городов, в коих поселенные казаки именовались в то время Городецкими и Донскими, следует причислить Пронск, Ряжск, Козлов, Лебедянь, Епифань, Сапожков, Михайлов, Воронеж, Елец, Ливны, Чернявск, Донков, Чернь, Новосиль”. “По летописям и другим историческим актам встречаются разные казаки, а именно: в Крымской орде с 1474, в Волжской с 1492 и царстве Казанском с 1491, в Аккермане и Белгороде с 1515”. “В 1468г. были казаки и в Москве”. После того, как остатки татар, покинули Поле, известная часть казаков вернулась на средний Дон. Переселение вначале, по-видимому, шло организованно, подвижными, полукочевыми стаями — станицами, затем — меньшими группами и. наконец, еще свыше ста лет одиночками. До тех пор, пока не прервались последние родственные связи с “родимцами”, обосновавшимися неподвижно в границах Московии. Привязанные к месту служебными, семейными или имущественными обстоятельствами, эти казаки, остались, среди русских и с ними потом смешались. У жителей станиц Луганской и Митякинской, тамошние казаки, хоть и не говорят по-украински, но в их разговоре до сегодняшнего дня сохранился акцент слобожан. Обследование диалекта наших южных станиц, подобным образом, обнаруживает весьма характерные особенности. Здесь странное отсутствие звука “ы”, замена в некоторых случаях шипящих звуков — свистящими. Такие странности, над которыми посмеиваются и сами казаки, крепко сохраняются по всей южной половине донских станиц, включая сюда и город Черкасский (Старочеркасскую станицу). Это свидетельствует, прежде всего, о том, что юг Дона заселялся из одного и того же источника. Но установился взгляд, по которому Черкасский городок был основан выходцами с Днепра. У Татищева (История Российская с самых давнейших времен) сообщается, что “в царствование Царя и Великого князя Ивана Васильевича из-за Днепра с князем Вишневецким Черкасы на Дон перешли и, там поселившись, город Черкасский построили”. Князь Михаиле Вишневецкий Подобно этому, освещает событие и современник Татищева (XVIII век) — Болтин. “Когда турецкое войско в 1569 году приходило под Астрахань, тогда призван был с Днепра из Черкас князь Михаиле Вишневецкий с 5000-ми запорожских казаков, которые, совокупясь с Донскими, великую победу на сухом пути и на море в лодках над Турками одержали. Из сих Черкаских казаков, большая часть осталась на Дону и, построили себе особливый городок, назвав его Черкасским”. У польских историков, причиной ухода Черкасов от Вишневецкого из-под Астрахани, указано недовольство разделом добычи. Количество ушедших на Дон называется 5000 человек. (Значит, общая сумма казаков у Астрахани выросла!). Историки, согласно, считают основателями городка Черкасского выходцев с Днепра. Но, где же тогда днепровский акцент в их речи? Почему, сохранившись у луганцев и митякинцев, он не только бесследно исчез у нашей “черкасы”, но и претворился в совершенно новую форму? Здесь есть очевидная неточность. В русских и польских сообщениях отсутствуют какие-то дополнительные данные. Черкаские казаки пришли на Дон из-под Астрахани. Но это не должны были быть обязательно те самые, которых Вишневецкий привел с Днепра. Под Астраханью уже в 1552г. были и черкасы, пришедшие с Кавказа. И их было тут не мало. Они распоряжались в ордах по своему усмотрению. Сюда они пришли из Прикубанских гор, где жительствовали еще в тридцатых годах. Сигизмунд фон Герберштейн, посол германского императора, посетивший Московию в 1517 и в 1526 гг., дал очень подробные и точные описания московитов и их соседей. Между прочим, он рассказывал, что там, где Кавказский хребет упирается в южный рукав Кубани (т. е. около Крымской, Тоннельной, Новороссийска) в горах жили черкасы пятигорские или чики. “Этот народ, — говорит он, — надеясь на защиту своих гор, не оказывает послушания ни туркам, ни татарам. Русские утверждают, что это христиане, что они живут по своим обычаям, ни от кого не зависят, исповедуют греческую веру, а службу церковную отправляют на славянском языке, которым главным образом и пользуются. Они по большей части смелые пираты. Спускаясь в море по рекам, которые текут с их гор, они грабят, кого попало, а особенно купцов, плывущих из Кафы в Константинополь”. Казачьи чайки в бою В другом месте он указывает пятигорских Черкасов среди народов, употребляющих славянский язык. Так как, Герберштейн называет пятигорских Черкасов и чиками (Сiki), можно с достаточным основанием видеть в них тот народ, который греки, издревле, указывая на этом же месте, называют зичами или дзиами. Отсутствие в их языке звуков “ч” и “ц” заставляет греков в чужих словах употреблять буквы “з”, “дз” и “тз”. Страбон (I век по Р. ХР) в своей “Географии”, кн. XI, гл. 2, говорит так: “После территории Синдов и города Горгиини путник приходит к берегу Ахеев, Зигов и Гениохов, который, по большей части высок и непригоден для приставания судов, т. к. составляет часть Кавказских гор. Эти народы живут с разбоев на море. Их лодки с тонкими бортами, узкие и легкие вмещают только 25 человек, хотя при нужде они могут поднять и 30 общим числом. Греки называют их “камарас”.” “Снаряжая флотилии из камарасов, они выплывают против купеческих кораблей, делают набеги на соседние страны и берут города. Таким образом, они сохраняют господство на море. Иногда их поддерживают и те, кто владеет Боспором (Керчью — Т. Т.), предоставляя в их пользование пристани, рынки сбыта и другие средства распорядиться добычей. И, как только они возвращаются в свою собственную страну, они не становятся на якоря, а берут камарасы на плечи и несут их в леса, туда, где живут и где обрабатывают скудную почву. Когда приходит время нового плавания, они приносят камарасы назад на берег. И они делают то же самое в странах чужих народов, так как хорошо знают все берега. Тут, они, прежде всего, прячут свои лодки и идут вглубь страны дни и ночи, имея целью захватить в плен людей. Но, они охотно предлагают освободить своих пленников, уведомляя о них родственников уже с моря. В тех местах, которыми они владеют сами, т.е. там, где они управляются местными вождями, они приходят на помощь каждому, кто попадает в беду, отбивая назад камарасы, людей и имущество. Там же, где властвуют римляне, они уже мало помогают своим, т. к. их вожди перестают об этом заботиться”. Через сто лет, Тацит (История, кн. III, 47) описывает лодки черноморских “варваров”: “Варвары спешно построили корабли и теперь волочились по морю, сколько хотели, пренебрегая могуществом римлян. Свои лодки они называли “камарас”. Они имели низкие борты, но были широки в вязании и сбиты при помощи гвоздей из железа или бронзы”. “Их корабли имели носы с обоих концов, а весла можно было перекладывать по желанию в разных направлениях. Поэтому они могли менять курс без поворотов”. Через 15 веков французский инженер Боплан описывал личные впечатления от пребывания среди казаков. “Казаки … почти ежегодно на челнах своих разгуливают по Эвксинскому Понту, для нанесения удара Туркам: неоднократно они грабили владения Крымского хана, опустошали Натолию, разорили Трапезунд, доплывали до Босфора и даже в трех милях от Константинополя предавали все огню и мечу”. “Нельзя надивиться, с какой смелостью они переплывают море на приготовленных ими же утлых челнах”. “Челны сии без киля: дно их состоит из выдолбленного бревна ивового или липового, длиною около 45 футов; оно обивается с боков на 12 футов в вышину досками, которые имеют в длину от 10 до 12, а в ширину 1 фут и приколачиваются одна к другой так точно, как при постройке речных судов, до тех пор, пока челн не будет иметь в вышину 12, а в длину 60 футов. Длина его постепенно увеличивается к верху”. “Толстые канаты из камыша, которые обвиты лыком или боярышником…, как связанные бочонки охватывают челн от кормы до носа”. “Казаки отделывают все части своих лодок таким же образом, как и наши плотники. Потом осмаливают их и приделывают к каждой по два руля, чтобы не терять напрасно времени при повороте длинных судов, когда нужда заставляет отступить”. “Челны не имеют палубы, если же их зальет волнами, то камышовые канаты предохраняют от потопления”. За 15 веков лодки несколько увеличились и потяжелели. Теперь их не надо было уносить в горы, как в старое время на Кавказе. Неизмененными остались перекладные уключины, два руля и прежние маршруты, древний опыт морских корсаров-чигов. Описание казачьих историков Сухорукова и Ригельмана в основании сводится к тому же. Вот, что пишет Сухоруков (“Историческое описание Дона”). “В морских походах казаки употребляли суда малые, помещавшее от 30 до 50 человек каждое. На них пускались они в море Азовское, Черное и Каспийское, разъезжали близ берегов, нападали на корабли и громили области приморские. Казаки так подробно знали упомянутые моря, что ночью без компаса переплывали безошибочно те места, где было нужно и даже нередко, носимые бурей по открытому морю, не теряли своего пути”. А, вот, Ригельман (“Повествование о Донских казаках”, написанное в половине XVIII века): “Возвращаясь с моря в удобных местах близ берега, как и запорожцы, затапливали в море свои дубасы и по близости уже мест своих, сухим путем благополучно возвращались домой”. “Лодки их человек на 30 и больше”. Таким образом, морские сноровки донских и запорожских казаков целиком воспроизводят способы принятые когда-то у зигов. Казачья лодка Константин Порфирородный (писал в 948-952г.) и Вильгельм Рубрукс (около 1250г.) находят зигов еще там же, где и Страбон, в Черноморско-кубанских горах. При татарах они кочевали и в Приазовских степях. Летописные бродники. по всем видимостям, те же черкасы пятигорские или чики в подвижной их, кочевой части. Когда Мамай в 1380 году, а Тамерлан в 1395 разорили все казачьи поселения на Дону и избивали христиан в Азове и его окрестностях, черкасам тоже пришлось покинуть равнины. Вместе с другими христианскими племенами Сев. Кавказа они ушли в горы, но, уходя, сожгли все пастбища и кони Тамерлана, во время похода на юг, гибли в неимоверном количестве от голода. Турки в 1492 году закончили завоевание Кавказа и Крыма и, тогда, какое-то равнинное племя Черкасов возвратилось к Азову. От этого времени, появились казаки азовские. Черкасы крымские вместе со своим царем, крымским ханом, боролись против турок. Когда же, побежденный Менгли-Гирей, был восстановлен султаном в правах вассального владыки Крыма, его подданные, казаки, остались при нем. Основная масса горских Черкасов проживала по-прежнему на тех местах, где уже два тысячелетия жили их предки. Первое время они продолжали и свой морской промысел, нападая на турецкие купеческие и военные корабли, но самим им пришлось много страдать от воинствующего ислама. Сразу же после прихода турок христианский Кавказ сделался объектом постоянных нашествий фанатических масс персидских и турецких мусульман. Наиболее неистовствовал в то время Секайдар, глава секты софитов из персидского города Ардебиля. Вот что произошло в 1486 году по описанию Иосафата Барбаро: “Эти фанатики направились к морю Баку и пришли к Саммачи и дальше к Дербенту и в область Тумени. Их было неимоверно большое количество, хотя частично и невооруженное. Когда они пришли к реке, протекающей около Каспийских гор по области Тезехия, которая называется Терч, туда, где было много христиан-католиков, они их всех убили, каждого кого там нашли, мужчин, женщин и детей. После этого они разлились по стране Гога и Магога, которая была христианской по греческому ритуалу, и обошлись там подобным образом. Тогда обернулись они против Черкасии, двигаясь в сторону Чиппиче и Чарбатри к Великому морю и, там разделались так же. И они не успокоились до тех пор, пока население Татаркозии и Гремуча не восстало и, вступив с ними в бой, так их разгромило, что не осталось и двадцати из сотни, которым удалось бежать назад в свою страну. Так мы могли хорошо себе представить, что пережили там бедные христиане”. Со своей стороны султан принимал меры против беспокойных приморских Черкасов. Вдоль их берега был сооружен ряд укреплений. Зажимая их все больше во второй четверти XVI столетия, туркам удалось изгнать их с земли отцов. В 1552 году они уже оказались на берегах Каспия и в низовьях Волги. Здесь они на время сделались полновластными хозяевами, расположились в Астрахани, которую в 1556 году передали Грозному и часто обижали нагайцев. Такое положение в ханстве Астраханском принудило султана выслать туда свои войска. В сентябре 1569 года через Азов к Волге прошло 340000 бойцов турок и татар. Из них назад вернулась лишь незначительная часть. Соединенные силы русских и казаков разгромили их под Астраханью. Разгром довершили дожди, голод и болезни. В Азове в это время “загорелось неизвестным случаем” 100000 фунтов пороху. Весь город и замок взлетели в воздух. Войска султана были лишены даже зимних квартир. Как раз в это время и приходил на выручку Астрахани гетман городовых днепровских казаков Вишневецкий, а после этих событий началось интенсивное заселение южных берегов Дона и, судя по диалекту, однородным людским материалом. Количество поселенцев далеко превзошло численность отряда Вишневецкого. Тогда же основан и городок Черкасский. Эти годы означены также добрыми отношениями с московским царем. Без сомнения они выросли на почве борьбы Черкасов с турками. Издалека, царь и великий князь всея Руси выглядел желанным покровителем христиан в их борьбе против магометан. Обстоятельств, вызывавших горячую вражду к туркам, на юге было достаточно. Переселенцы из российских Украин, хорошо знакомые с мрачной действительностью непрекращающегося московского средневековья, уходя от Москвы, едва ли чувствовали к ней доверие. Поэтому симпатии к царям московским зародились, вероятно, не в среде верховых, а, у низовых, а, зародившись на юге, на юге же сохранялись крепче и дольше. Это очевидно по всему ходу казачьей истории. Домовитыми и обеспеченными казаки были всюду по Дону, а потому экономика здесь дело второстепенное. В эти годы особенной дружбы с Иваном Грозным, в 1551 году состоялся его брак с Марией Темрюковной, “из черкас пятигорских девицей”. Тогда же, судя по актам, “сошли на Москву” последние черкаские князья. Интересно также отметить, что морские походы с Дона начались лишь после прихода сюда Черкасов, а жалобы на них только с 1584 года. Эти десятилетия стали также эпохой расселения Черкасов по Тереку. Недаром Войсковая песня терских казаков вспоминает Грозного царя и признанное за ними право на Терек. В 1592 году Синан-паша писал царю Федору Ивановичу: “Да в ведомом месте на речке Черкаской, князь живет, да на Маночи, да под посадом под Бузуком, да на Тереке, да на Суньше реке остроги поделали, да на усть р. Суньши, где впала Суньша в Терку, тут остроги поделали и, под счастливым государством под Дербенью несколько времени казаки ваши стоят и в Дербень, и в иные места тое страны, которые ходят туда и сюда и тем людям шкоту чинят и побивают”. В том же году Крымский хан, жалуясь на донских казаков султану, вспоминает четыре новые городка уже близь Азова “на Маньече, в Черкасской и в Раздорах”. После перехода Черкасов с Черноморья в Каспию, начались нападения и на этом море. Агент русско-английской торговой компании Джофрей Дуккет описывает, как во время плавания из Персии в Астрахань, после трехнедельных скитаний по бурному морю, уже недалеко от устьев Волги они были атакованы казаками. Английский экипаж сдался, был высажен в судовую лодку и получил разрешение продолжать путь в Астрахань. Морской обычай того времени разрешал корсарство, как один из промыслов по всем морям света. А казачий обычай велел щадить христиан. Все говорит за то, что, после изгнания с Черноморского побережья, черкасы окончательно осели по Дону и по Тереку. Они же, вероятно, заполнили кадры южно- волжских казаков и, кажется, уральских. Сроки сходятся. Были ли черкасы пятигорские полностью народом славянским? Славянской речью они пользовались “главным образом”, но, на побережье Черного и Азовского морей, в продолжении 15 веков только исторического существования, они тесно общались с разными и неславянскими соседями. Среди меотийцев, жителей Приазовья, встречались разнообразные народности, племена чисто кавказские, греки, готы, алане. Нужно принять, что славянским языком пользовалось большинство, но в процессах взаимного влияния и поглощения (некоторые малые народы исчезли без следа) создался особый тип Черкасов, который Карамзин определил, как людей азиатского вида, исповедывающих греческую веру, говорящих на славянско-татарском наречии. От этого наречия к нашему времени остались лишь некоторые незнакомые русским определения да странный акцент донской “Черкасы”. Об этом обособленном типе пятигорских Черкасов говорит и Герберштейн: “Я должен здесь заметить, что черкасы, живущие на Днепре, — русские и, отличаются от тех, которых я описал выше (как обитающих в горах при Черном море)”. В днепровских черкасах, потомках торков, ясов, касогов, почти не было славянской крови, но в течение четырех веков общались со славянами и переняли их язык. Уже при татарах иностранцы часто их называют русскими. В черкасах пятигорских, славянской крови было много больше, но они далеко ушли от общественного типа. Поэтому-то, германский посол и считал нужным, подчеркнуть их отличие от Черкасов днепровских. Но, но существу, разница между теми и другими во внешности и в обычае не была настолько велика, чтобы препятствовать, им называться общим именем черкас-казак. Сами себя казаки иногда называли “сарынью”. Значение этого слова объясняет летописец применительно к понятиям того времени. Тогда, родословие выводили соответственно по библейским данным. В объяснении летописца “от Измаила творят Сарини и прозваша имена собе Саракыне, рекше: Сарини есьмы” кроется такой смысл: отказываясь от Измаила, как от сына рабыни Агары, они называют себя детьми свободной Сары, законной жены Авраама. Судя по летописи, торки тоже считали себя “сариными”. Особенности речи донского юга не являются его исключительной принадлежностью. Очень похожий акцент, отсутствие шипящих звуков и звука ы обнаруживается также у крымских и кавказских греков в их русском разговоре. Не казачье коренное население Азова, Армавира, Майкопа, Бахчисарая, Керчи и т.д. акцентируют подобным образом. Эти особенности сложились на юге вследствие длительного общения с кавказскими и крымскими соседями. Во всяком случае, южно-донской диалект лишь один из указателей направления, с которого шла колонизация южных берегов Дона. Эти же пути указывают на ряд прямых и косвенных показателей, из которых часть была приведена выше. Чики, дзиги, пятигорские черкасы изгнанные турками с земель, где их предки жили много веков, после полувековых блужданий осели по южному Дону и по Тереку. Этот вывод совершенно не противоречит указаниям русских и польских историков. Он их лишь, несколько дополняет. Ведь, это произошло, действительно, после турецкого похода под Астрахань; действительно, там были и черкасы днепровские с кн. Вишневецким; действительно, из-под Астрахани явились основатели городка Черкасского и первые колонизаторы южных берегов нашей реки. Но ввиду того, что и на Днепре и на Кавказе, они были известны под общим именем Черкасов, а к тому же по типу составляли довольно однородную массу и на оную явились одновременно с возвращающимися казаками Вишневецкого, авторы источников легко могли смешать одних с другими. При предложенном решении вопроса, особенный смысл приобретают слова генерала Ригельмана (“Повествование о Донских казаках”): “Мнят, будто бы они от некоих вольных людей, а более от Черкес и Горских народов взялися, и для того, считают себя природою не от московских людей, и думают, заподлинно, только обрусевши живут при России, а не русскими людьми быть”. Русский генерал слышал это от жителей Дона в половине XVIII века. Народным преданием пренебрегать не следует.

Г. Губарев

fEHr_qDTGSc

ИСЕТСКИЕ КАЗАКИ

Историческая территория исетских казаков охватывает лесостепные районы Свердловской, Курганской, Челябинской областей, юга Тюменской области по течению рек Исети, Тобола и их притокам, начиная с 7-го тысячелетия до н.э. Ещё 9 тысяч лет назад эти земли являлись одним из основных регионов формирования индоевропейской этническо-языковой общности. Во II-I тысячелетиях до н.э. по всему течению реки Исети (по Исеть-Дону) вплоть до Тобола и Ишима жили исседоны – древние исетские казаки. Они были настолько известны, что о них писал даже Геродот. С глубокой древности сохранились в Свердловской и Курганской областях названия рек и озёр: Исеть, Синара, Теча, озера Горькое, Половинное, Большое Пустое, Щучье, Лебяжье, Медвежье, Чёрное, Малые Донки и др. Все они свидетельствуют о проживании здесь славянского казачьего населения. Уникальные бронзовые пластинки, изображающие всадников, были найдены при раскопках Гляденовского могильника III века до н.э. — II век н.э. Особенно поражает пластина, где изображён всадник на коне, попирающем копытами змея. Этот прообраз Георгия Победоносца бытовал у исетских казаков за 7-6 столетий до появления его в христианстве! Не случайно он и ныне является для казаков особым святым символом воинской доблести. («История Урала» в 2-х тт., «Наука», М., 1989, т.1,с.124). В более поздние времена казаки продолжали жить в укреплённых городках, слободках и сёлах, представляя собой в те времена, часть Золотой Орды, после распада которой, казаки Зауралья и Западной Сибири попали под власть сибирских ханов. Однако с приходом сюда в конце XVI века Ермака, местные казаки начали активно присоединяться к его отрядам. Здесь и кроется разгадка того удивительного факта, когда малочисленные казачьи отряды одолевали многочисленных кучумовцев. Кучума покинули многие бывшие подданные и союзники из числа местных казаков. Кучум жестоко мстил им за это, совершая набеги на владения казаков вплоть до Тобольска, усиляющимся постоянно прибывающими казаками. В 1586 году казаки основали Тюмень, в 1587 – Тобольск, в 90-е годы XVI века – города Пелым, Берёзов, Сургут. В 1598 году было разгромлено войско Кучума, который вскоре погиб. В том же 1598 году казаками начато строительство крупного таможенного пункта на пути в Сибирь – Верхотурья. Именно к этому времени за Уралом сложилось «Войско» со всеми его основными компонентами. В XVII веке наиболее мощные казачьи общины формируются в Башкирии и на Яике. Особенно интенсивно осваивается район Исети с её притоками, где казачество жило с давних времен. В 1649 году коренной исетский казак Давыд Андреев основал Красный Бор. Год спустя – Усть-Миасский и Исетский острожки. По течению Исети было построено много новых острогов, слобод и крепостей. В 1650 году атаман Белошейкин основал Колчеданский острог, в 1659 – Катайский. В 1660 году возник острог Мехонский, в 1668 – Терсюцкий и Шадринский, в 1669 – Бешкильский, в 1671 – Арамильский и Средне-Миасский, в 1679 – Чумляцкий, в 1682 – Белоярский, в 1685 – Верхнее-Миасский, в 1687 – Бродо-Калмацкий, в 1688 – Багаряцкий и Новопещанский. Именно в эти городки устремляются вольные ватаги с Волги, Дона и Днепра. После смерти Богдана Зиновия Хмельницкого в 1657 году, Гетманщина навсегда потеряла свой казачий облик, её стали называть Малороссией, она обратилась в часть Российской империи, в связи с чем, казаки начали уходить на Нижний Днепр, на Дон, Терек, в Сибирь и на Урал, осваивая новые территории. После подавления булавинского сполоха, двадцать четыре тысячи азовских казаков, из-под руки походного атамана Войска Донского Игната Некраса, ушли на облюбованные ими ещё в 1695 году территории Исетского Войска. Откочевав с Северского Донца, через Азов, Волго-Донскую Переволоку на Астрахань, степями Казахстана они поднялись на Южный Урал, после чего к 1710 году обосновались в Исетской Провинции (современные Белоярский район и Курганская область). В памяти народной сохранились имена атаманов ватаг, обосновавшихся в Синарском Бору: Булгарина, Губина, Кожевникова. Таким образом, формировалась новая опорная Исетская Линия против кочевников. Край по Исети до Тобола покрылся сетью передовых форпостов. Казаки делились на городовых и станичных – городовые по сотням, пятидесяткам и десяткам защищали города и крупные населённые пункты. Станичники составляли станицы от десятка до сотни и более. Командовали ими атаманы. Станичники вели разведку в глубине степи, наблюдали за транспортными путями, добывали «языков», несли вестовую службу, а в случаях нападения неприятеля защищали пограничные города. Казаки устраивали далеко в степях в удобных местах сторожевые посты-сторо́жи и по ним стали называться сторожевыми. Для сторо́ж выбирали возвышенности, но нередко делали помосты на 4-х высоких столбах или насыпали курганы, с которых следили за местностью. На посту всегда находился часовой, а несколько казаков в полном боевом снаряжении – у подножия. Для быстрой передачи известий пользовались летучей почтой или разжигали костры. Общепризнанной особенностью казачьих войск была их универсальность. Один из сибирских губернаторов говорил: «Без казаков никак обойтись неможно, оные употребляются в такие службы, в каковые никакие чины способны быть не могут». Были среди первопоселенцев и беломестные багарякские и те́ченские казаки. Казаки жили отдельными общинами, которые управлялись атаманами по обычаям предков. Все вопросы решались на казачьем Кругу. В 1734 году в русское подданство перешли киргиз-кайсаки Малой и Средней Орды, в связи с чем на берегу реки Орь началось строительство города Оренбурга, Красноуфимской и Элдяцкой крепостей. Затем возникли остроги Бисертский и Ачитский. Новая Линия шла от Красноуфимска через Бисерть и Ачит, через Екатеринбург, Колчедан, Долматов, Катайск и Шадринск – до Кургана и Звериноголовской. К 1736 году Исетское Казачье Войско получает официальное организационное оформление и по Высочайшему Указу 11 февраля 1736 года В.Н.Татищев образовал из исетских казаков Особое Войско и дал ему временный штат. Крепость Челябинская стала постоянным местом пребывания войсковой администрации Исетского Казачьего Войска. Она состояла из Войскового Атамана, есаула, писаря, войсковой старшины (8 человек) и войсковой избы (канцелярии). С этого момента официальные власти стали назначать Наказных Атаманов, но не всем казакам, привыкшим жить вне службы, а, в некоторых случаях, и имеющих зуб на официальные власти, это было по душе. В связи с этим большая масса казаков, в том числе и переселенцев с Нижнего Дона, Донца и Днепра, не приняла новых порядков и в последующем, в официальных документах, их уже стали записывать «вольными крестьянами». И хотя организация жизни и деятельность их была совершенно казачья, по официальным документам они казаками не считались. Зато башкирские, киргизские и булгарские отряды, имеющие желание к службе стали записываться казаками. В 1743 году сподвижник Петра I дипломат И.И.Неплюев проехал по Исетской Линии и распределил по крепостям 1360 казаков. На следующий год он разделил казаков на сотни и сформировал боевую единицу – Оренбургский нерегулярный корпус. Учредили должность Войскового Атамана. Им стал Матвей Шилов. В 1748 году все сотни были сведены в Оренбургское Нерегулярное Войско, в состав которого под наименованием Исетское Казачье Войско вошли и исетские казаки, что приняли новые условия, диктуемые российской властью. В 1798 году Оренбургское Казачье Войско претерпело ряд изменений. Оно было поделено на 5 кантонов. Первый и главный кантон образовало Исетское Войско, второй – казаки разных крепостей, третий – уфимские, четвертый – собственно оренбургские, пятый – самарские. Таким образом, на протяжении 150 лет, начиная с закладки Верхотурья исетскими казаками, в 1598 году – и до вхождения в состав Оренбургского Войска в 1748 году – Исетское Казачье Войско являлось первым Казачьим Войском Урала и существовало в качестве самостоятельной боевой единицы. В 1748 году, по проекту Неплюева, исетские казаки вошли в состав Оренбургского корпуса, населив крепости Челябинскую, Миасскую, Чебоксарскую и другие (1380 человек). Часть казаков служила без жалованья, a потому казаки делились на жалованных, маложалованных и безжалованных; к этой последней категории принадлежали и исетские казаки, которые командировались на внешнюю службу только в случае крайней необходимости и только в этом случае получали жалованье, содержать же себя должны были земельными угодьями, отводившимися им одновременно с устройством крепостей, в которых они размещались. Пугачевский бунт, в котором приняли участие и некоторые казаки, а также набеги киргизов сильно расстроили службу казаков; поэтому в 1798 году, по представлению оренбургского губернатора барона Игельстрома, были установлены устройство и порядок службы оренбургских казаков, a, в том числе, и исетских казаков, причем земли Исетского Войска составили один из 5 оренбургских кантонов, во главе которого был поставлен войсковой атаман Исетского войска. Собираемые кантонными начальниками команды поступали на дистанциях в ведение особых походных начальников; на службу казаки призывались в возрасте от 20 до 50 лет и были со своим оружием и лошадью, форменной же одежды установлено не было. Расходы по снаряжению командируемых на линейную службу казаков относились на средства станичных и юртовых обществ, члены которых облагались особым денежным сбором. В 1808 году Исетское войско ликвидировали – все казаки стали оренбургскими. В казаки стали зачислять пленных французов, государственных крестьян и отставных солдат, поляков, башкир, киргизов, булгар и т.п. Потомки же автономного Исетского казачьего войска выделяли себя и помнили о прошлом, которое обрастало легендами. Вся пограничная линия длиной около двух тысяч километров тянулась от Каспийского моря до Тобола. Она сотни лет успешно оборонялась казаками. Исетские казаки принимали самое активное участие во многих боевых действиях, военных походах и войнах. Исетские казаки также были участниками экспедиций по завоеванию и обустройству новых территорий, в частности, в Средней Азии.

KIWLHIYkwEk

КИЕВСКАЯ МИТРОПОЛИЯ, РОССИЯ И КАЗАЦКОЕ ВОССТАНИЕ 1625 ГОДА

Восстановление православной киевской митрополии в 1620 г. стало важным событием в истории межконфессиональных отношений в Речи Посполитой. Митрополия, которую возглавил Иов Борецкий, очень скоро стала центром идейного сопротивления политике распространения католицизма и унии на белорусских и украинских землях. Не признанная польским правительством, митрополия должна была вести тяжелую борьбу за существование, опираясь на поддержку Запорожского войска («криющись под криле христолюбивого воинства черкасских молодцов», как писал сам Борецкий царю Михаилу Федоровичу).

Находясь в таком положении, киевская митрополия довольно скоро начала искать поддержки и помощи у русского правительства. Существенный шаг в этом направлении был предпринят в августе 1624 г., когда митрополит направил в Москву с важной политической миссией луцкого епископа Исаакия Борисковича. Остановившись по пути в Путивле, епископ охарактеризовал положение на Украине как чреватое конфликтом: коронная армия собралась под Баром «и хотят, де, ити на казаков запорозских, чтобы их побить и вера хрестьанская разорить», а казаки собираются «с поляки за веру битца», когда эта армия придет к Киеву 1. В преддверии наступающего конфликта епископ Исаакий, как видно из сохранившихся фрагментов записи переговоров в Москве 2, просил о том, чтобы Запорожскому войску «отпустили вины их и преступленье, которое они учинили против царского величества и Российского государства» в годы Смуты. Царь «для прошенья митрополита Иова и всех православных епископов» «отпустил» запорожцам их вины с тем, чтобы «они б за то царскому величеству служили».

В этом отношении поездка Исаакия подготовила почву для приезда в Россию в начале следующего, 1625 г. уже официального посольства от самого Запорожского войска, которое оформило принятие запорожцев на царскую службу и получило жалованье из царской казны 3. К этому времени киевский митрополит вступил в открытый конфликт с польскими властями, призвав запорожцев в Киев для борьбы с поддерживавшими униатов городскими властями 4.

Для Иова Борецкого и деятелей его круга, по-видимому, примирение Москвы и Запорожья должно было явиться прологом к заключению направленного против Речи Посполитой союза между киевской митрополией, Запорожским войском и Русским государством. Не случайно епископ Исаакий просил в критической ситуации дать приют на русской территории Запорожскому войску и православному духовенству. Он же, как видно из сохранившихся документов переговоров, настойчиво обращал внимание русских собеседников на то, что «казаков столько не будет, чтоб им

[144] стояти против поляков бес помочи», что первые правильно поняли как просьбу выслать на помощь запорожцам царские войска. Вмешательство России должно было предотвратить поражение казаков, за которым по общему убеждению разных кругов населения Украины последовало бы искоренение здесь православия. Пойти на это русское правительство не решилось, но дверь для последующих переговоров оставалась открытой. «А нечто вам вперед от поляков в вере будет утиснение, а у вас против их будет соединенье и укрепленье… и царское величество и святейший патриарх будут о том мыслити, как бы православную веру и церкви божии и вас всех от еретиков во избавленье видети», — говорилось в ответе на инициативу киевской митрополии.

28 мая 1625 г. в Путивль прибыли новые посланцы Борецкого Василий Полочанин и Данило Балакирев с грамотами царю, патриарху Филарету, боярину И.М. Воротынскому и думному дьяку И.Т. Грамотину, главе Посольского приказа 5. К сожалению, запись их переговоров в июле 1625 г. с И.Б. Черкасским и И.Т. Грамотиным не сохранилась 6. О том, что происходило, можно лишь отчасти судить по двум симптоматичным деталям. В Путивле по дороге в Москву посланцы митрополита сообщили, что гетман коронный С. Конецпольский идет с войском против запорожских казаков к Белой Церкви 7. Эти опасения не оправдались, но очевидно, что киевская митрополия остро ощущала приближение конфликта и искала выход из создавшейся ситуации. В одной из отписок путивльских воевод конца 1625 г. встречается очень интересное упоминание о царской грамоте в Путивль от 8 июля, в которой воеводам (в случае приезда новых посланцев митрополита) предписывалось встречаться с ними лично и тайно, не допуская к этим разговорам никого другого 8, — свидетельство серьезности ведшихся переговоров.

По отношению к последующему времени, когда так долго ожидавшаяся война между коронной армией и запорожскими казаками наконец разразилась, в распоряжении исследователей до сих пор не было никаких данных ни о реакции митрополии на происходившие события, ни о ее контактах с царским правительством осенью — в начале зимы 1625 г. Единственный известный ученым источник — «речи» посланца Иова Борецкого, попа Филиппа, приехавшего в Путивль в декабре 1625 г., — не содержал сведений ни об участии митрополита в событиях, ни о его связях с русской стороной в предшествующие месяцы 9.

По непонятным причинам не привлек пока внимания исследователей сохранившийся в составе материалов одного из столов Разрядного приказа комплекс документов, содержащий отписки воевод пограничных городов в приказ с августа 1625 по май 1626 г. 10 Среди этих материалов и были обнаружены публикуемые ниже отписки путивльских воевод, дающие важные сведения о том, как киевская митрополия реагировала на происходящее и какой она искала выход из создавшейся ситуации.

Помимо свидетельств этого рода, издаваемые документы содержат интересные данные о казацком восстании 1625 г. — первом крупном выступлении казачества в защиту не только своих «вольностей», но также «русского» народа и «русской» веры. До настоящего времени основную информацию об этом важном событии украинской истории давало описание похода на Украину, составленное офицером армии [145] С. Конецпольского, которое лишь в отдельных деталях дополнялось сведениями из речей» попа Филиппа.

Все документы, заимствованные из одного архивного дела (Разрядный приказ. Приказной стол. Стб. 2518), публикуются по правилам издания русских документов XVI-XVII вв. Даты, указанные в заголовках воеводских отписок, означают время поступления документа в Разрядный приказ.

ОТПИСКИ ПУТИВЛЬСКИХ ВОЕВОД А. ГОЛОВИНА И И. ЕСИПОВА ЦАРЮ МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ

8 октября 1625 г.

1

/Л. 91/ Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии холопи твои Олешка Головин да Ивашка Есипов челом бьют. Нынешнего, государь, 134-го году, сентября в 18 день приехали на Путивльскую сторожу к городцкому перевозу из Литовские земли старцы. И мы, холопи твои, посылали их роспрашивать и в роспросе, государь, те старцы сказались ис Киева из Никольского монастыря чернои поп Втома Количевскои да с ним ис Печерского монастыря старец Виктореи. А поехали, государь, оне ис тех монастырей в Путивль для того, чтоб ты, государ, пожаловал их, велел им быть в православной крестьянской вере в Московском государстве. А вестей сказали. Гетман, де, Конецпольскои с поляки идет в литовские городы к Белои Церкви и к Восилкову, а от Белои, де. Церкви быть ему в Киеве для того, чтоб в Киеве и во всех литовских городех вера римскоя учинить, а Козаков бы запорозских уменшить, чтоб Козаков было двенатцать тысеч. А будет, де, козаки не уменьшатца и не похотят быть под королевскою волею, и гетман, де, и поляки Козаков хотят побить. А сколько з гетманом Конецпольским в зборе людеи /л. 92/ и о какову пору будет к Белои Церкви и в Киев, про то, де, оне не ведоют. А Козаков, де, запорозских в зборе против гетмана и поляков нигде нет. А про короля, де, и про королевича оне, старцы, не ведоют. А в Польши, [146] де, в Кракове да в Люблине, да в Литве, в Терехтемирове да в Березани на люди моровое поветрее и ныне, а оне, де, поп Втома да старец Виктореи, в тех моровых местех не были, а ис Киева, де, ехали они на Гоголев да на Светильна да на Босань да на Быков да на Прилуки. Да оне ж скозали, толка, де, от поляков в Киеве розоренья будет крестьянской вере, и киевской митрополит Иов Борецкий ис Киева хочет бежать к Москве, к тебе, государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии.

А болше, государь, того те старцы вестеи за собою никаких не скозали. И мы, холопи твои, тем старцом, черному попу Втоме да старцу Виктору велели побыть в Путивле до твоего государева указу и корм им доем ис путивльских доходов, а к Москве их без твоего государева указу отпустить не смели. И о том, что ты, государь, царь и великий князь Михаиле Федорович всеа Русии нам, холопем своим, укажеш.

На л. 91 об. пометы: Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии. 134-го октября в 8 день с путивльцом с Кондратьем Золаревым. Чтена. А в Посольском приказе такова ж.

2

8 октября 1625 г.

/Л. 95/ Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии холопи твои Олешко Головин да Ивашко Есипов челом бьют. Нынешняго, государь, 134-го году сентебря в 29 день приехол в Путивль из Литовские земли путивлец торговой человек Тренька Кордашов, а в роспросе скозал нам, холопем твоим. Был, де, он с торгом в Киеве и слышел, де, он от литовских людеи, что нынешнего 134-го году сентебря в 10 день гетман Конецъполскои паспалитым рушеньем да с ним немцы пришол в литовские городы под Белою Церковь и стал обозом, а сколько з гетманом людей в зборе и которой земли немцы про то, де, он, Тренька, не слыхал. А пришол, де, он, гетман, под Белую Церковь для того, чтобы козаков запорозских уменьшить, а быть бы козаком всево четырем тысечам, а больши четырех тысеч козаком не быть, а толька, де, государь, козаки не уменьшатца, и гетман, де, Конецъполскои хочет их побивать.

А умышляет, де, он, гетман, как уменьшат Козаков, и чтоб в Киеве и во всех /л. 96/ литовских городех учинить вера римская. А в Могилеве, де, церкви хрестьянские все поляки запечатали. А в Киев, де, при нем, при Треньке, ис-под Белои Церкви гетман Конецъполскои прислал от себе поляка с листом к митропалиту киевскому к Иеву Борецкому, а писал, чтоб митропалит Иев со всеми властьми ехоли к нему, гетману, к Белой Церкви в обоз о всяких делах своих, а он их во всем управит. И митрополит Иев тот ево лист велел честь в Киеве всяким людем, и киеня, де, митропалиту к гетману Конецпольскому ехать ис Киева не велели, бояся убоиства от гетмана. А Козаков, де, государь, запорозских в Киеве тысечи з две и писали, де, во все литовские украинные городы х козаком же, чтоб козаки, собрався, все шли из городов в Киев. А из Запорог, де, гетман Пырскои со всеми запорозскими козаки и с норядом идет в литовские городы в Канев да Черкасы, а собрався, де, козаки хотят против гетмана [147] Конецъпольского стоять, битца с поляки, а уменьшиватца козаки не хотят. А больши, де, того он, Тренька, вестей никаких не ведает и про короля и королевича сказал, не ведает же.

На обороте л. 95 пометы: Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии. 134-го октября в 8 день с путивльцом с Кондратьем Золотаревым, Чтена. А в Посольском приказе такова ж. В Разряд.

3

23 октября 1625 г.

/Л. 102/ Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии холопи твои Олешка Головин да Ивашка Есипов челом бьют. Нынешнего, государь, 134-го году сентебря в 17 день писали мы, холопи твои, к тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии с черниговцам сыном боярским с Ываном Торбеевым, что таво ж числа послали мы, холопи твои, ис Путивля в Литовскую землю для вестей путивльцов детей боярских Гришу Гладково да Василья Новикова, а велели им проведывать допрема про короля и про королевича и про збор литовских людей и про зопорозких черкас и про свицких немец збор и про войну с литовским королем и про моровое поветрие, в которых в польских и в литовских городех ныне моровое поветрее допрема.

И октебря, государь, в 9 день путивлец Гриша Гладкой приехал в Путивль и в роспросе нам, холопем твоим, скозал. Был, де, он, Гриша, в Литовскои земле в Киеве и слышал, де, он от митрополита киевъского от Иева Борецкого и от киен от литовских людеи от знакомцав своих /л. 103/, что король польскои за Варшаваю в Плотске, королевич Владислав в Прусех на своем старостве, а из Воршавы, де, выехали король и королевич в прошлом во 133-м году весною от морового поветрее. А в Варшаве, де, и в Кракове и в Познани и в Люблине и в Гнездне и в литовском повете в Вилне многая люди померли поветреем, а мрут, де, знаменем и по сех мест в тех городех моровое поветрее не унелось.

А у короля, де, государь, шведцкого с литовским королем ныне война. Пришол, де, король шведкои в Литовскую землю в прошлом во 133-м году перед Ильиным днем и Вифлянскую землю у польского короля взял и иные городы литовские поимал. И нынешнего, де, государь, 134-го году после Семеня дни вскоре король шведцкои со всеми людьми пришол в Литовскую землю и стал от Вильны за дватцать верст, а под Вилну, де, не идет, для того, что в Вильне ныне на люди моровое поветрее. А гетман, де, литовскои Лев Сапега збираетца с людьми против свитцких немцев в Могилеве и в зборе, де, у него людеи немнога, итти, де, ему против немец не с ким. А гетман, де, Конецпольскои, собровся /л. 104/ с поляки, да с ним воевода киевъскои пан Замоискои и все панство нынешнего 134-го году октебря в 2 день ис-под Белои Церкви пришли в Канев, а людеи, де, с ним, гетманом, в зборе полских всех тысеч с тритцать да немец гданских четыре тысечи. А пришол, де, гетман Конецполскои в Канев для таго, чтоб Козаков запорозких уменьшить, а быть бы козаком попрежнему четырема тысечам, а больши б четырех тысеч козаком не быть, а тем бы, [148] де, государь, козаком быти под королевскою волею, и гетману б, де, быть у них, кого им король даст. И писал, де, от себе гетман Конецъполскои х козаком в Запороги, чтоб оне, козаки, к нему, гетману, шли для зговору. А козаки, де, государь, запорозския из украинных городов збираютца в Переясловль, от Канева дватцать пять верст и, в Запороги, де, от себе оне, козаки, к гетману Пырскому и х козаком писали, чтоб оне с норядом и со всеми людьми шли к ним в Переясловль для приходу гетмана Конецполского. А сентебря, государь, в 29 день /л. 105/ у Козаков запорозских при нем, при Гриши, была рада и призывали, де, к себе в раду митропалита Иева Борецкого о том, стоять ли им против гетмана Конецпольского и битца с ним. И митрополит, де, им Иев Борецкий скозал, будет, де, им, козаком, мочно стоять против гетмана Конецполского и битца, и оне бы стояли и гетману не подовались, а толька, де, мочи их, Козаков, не будет стоять против гетмана, и оне, б, де козаки били челом о помочи и писали тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии. А козаки, де, государь, запорозские лутчие люди мыслят, чтоб им договоритца з гетманом Конецпольским и утвердить иво на том, чтоб хрестьянской веры не поломал, а им бы козаком лутчим людем дал привилья, велел бы им, козаком, служить с поместеи, и оне, де, под королевскою волею хотят быти. А иные, де, многие козаки уменьшиватца не хотят и хотят за то з гетманом Конецпольским битца. А большой, де, государь, у них, у Козаков, договор /л. 106/ будет о том о всем, как гетман их Пырскои и козаки из Запорог придут в Переясловль.

А то, де, он, Гриша, слышал от митрополита от Иева Борецкого и от литовских людеи, что гетман Конецъполскои умышляет допряма, как, уменьша Козаков, и вера римская в Кииве и во всех литовских городех учинить. Да он же, Гриша, сказывал нам, холопем твоим, сказывал, де, ему митрополит Иев Борецкои, прислал, де, к нему, митрополиту в Киев ис Фастова бискуп Хваставскои по дружбе лист королевскои, а писано, де, в том листу о всяких вестях, что у них ныне в Польши и в Литве чинитца, и он, де, митрополит Иев, с того листа списав списак, послал с ним з Гришаю к нам, холопем твоим, в Путивль не запечатов для вестеи. И мы, холопи твои, тот список киевъского митрополита послали к тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии с ним же з Гришаю Гладким. А товарищ, де, иво Гришин Василеи Новиков остался в Киеве и что после того вестеи объявитца, и он, де, Василеи, с тем будет в Путивль вскоре.

На обороте л. 102 пометы: Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии. 134-го октября в 23 день путивлец Григореи Гладкой.

4

14 декабря 1625 г.

/Л. 178/ Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии холопи твои Олешко Головин да Ивашко Есипов челом бьют. Нынешнего, государь, 134-го году декобря в 2 день приехал в Путивль из Литовские земли ис Киева на твое государево, царево и великого князя Михаила Федоровича всеа Росии имя литвин запорозскои козак киевъскои жилец Савицкой Сафонов с женою и з детьми, а детей у нево четыре дочери. [149]

А в роспросе он, Савицкои, сказал нам, холопем твоим, вестей. В нынешнем, де, во 134-м году перед Покровом гетман Конецпольскои с поляки приходил в литовские городы под Белою Церков, а в зборе, де, с ним было поляков тысеч с тритцать да немец пруских три тысечи для того, чтоб Козаков уменьшить, а уменьша, римскую веру во всех литовских городех учинить. И стояв, де, гетман в литовских городех в Каневе и в Черкасех, и в тех, де, литовских городех поляки Козаков многих побили и месты их козацкие розарили. И с Черкас, де, гетман Конецпольскои, пришод ниже Крилова десят верст, стал обозом со всеми людьми, а козаки, де /л. 179/, государь, запорозские, пришед из Запорог и собрався из городов, тысеч з дватцать з гетманом з Дорошенком да с полковники с Олифером да с Ызмайлом да с Тишком, пришод, стали обозом же по ту ж сторону Днепра ниже Крылова пятнатцать верст в Курукове. И в нынешнем же, государь, во 134 году октебря в 26 день у гетмана Конецпольского с козаки бои был всеми людьми, и на том, де, государь, бою поляки козаков многих побили и осадили в обозе. А которые, де, козаки были з городов в зборе по сей стороне Днепра, и те, де, козаки в обозе не были потому, что дожидались гетмана Пырского из Запорог, а гетман, де, Пырскои пришол в обоз х козаком на тот день, на которои день у них с поляки бои был, и из городов, де, козаки в обоз к бою потому не поспели. И козаки, де, государь, которые осажены были в обозе от гетмана Конецпольского, з гетманом Конецпольским помирились, а договорились, де, что козаком вперед быти шти тысечам, а больши шти тысечь козаком не быть и на моря и под Турского городы не ходить и быть в королевском послушаньи, и гетманом /л. 180/ у них быти, ково им король даст. И ныне гетман Конецпольскои гетманом у Козаков велел быть Дорошонку. А помирясь, де, гетман Конецпольскии пошол в Бар в староство свое, а с ним пятьсот человек, а поляки, де, и немцы, которые с ним были, те, де, ныне стоят в литовских городех в Киеве, во Ржищеве, в Хвастове, в Восилкове, в Стайках для того, чтоб козаки вскоре розбирались, кому быть во шти тысечах и росписи б привезли. А толька, де, козаки вскоре не розберутца и гетман, де, Конецпольскои со всеми людьми пойдет опять на них, Козаков, вскоре. А козацкои, де, гетман Дорошенко с польскими комысари ездит по козацким городом розбирает Козаков, и ныне, де, гетман Дорошенко пришол в Нежин для разбору козацкого, а из Нежина, де, быть ему в Лубнах и в Прилуках, Козаков же розбирать. А собрав гетману Дорошенку Козаков, итти с козаки к гетману польскому.

А про короля польского сказал, что он за Варшавою пять верст в Ездове, а вышел из Воршавы от моровога поветрее, а королевич, де, Влодислав ныне из Ворша /л. 181/ вы ж поехал ко Гданску от морового ж поветрее. А в польских, де, государь, и в литовъских городех в Воршаве и в Кракове и около Житоморя и в Минску, в Вильне, в Корсуне, в Трехтемирове, в Остроге поветреем многие люди померли и в прошлом во 133-м году и ныне, де, в тех городех мировое поветрее не унялось.

Да он же, козак Савицка Сафонов, сказал нам, холопем твоим, таино. Приказывал, де, с ним, Савицким, киевскои митрополит Иев Борецкои к епископу Иосифу Курцевичю, чтобы, де, он, епископ, отписал от себя к полковнику х козацскому к Олиферу, чтоб он, Олифер, козаком запороским, которых ныне гетман Дорошенка отставливает от казачества, [150] говорил, чтобы оне, собрався с ним с Олифером, прислали б бити челом тебе, государю, чтоб ты, государь, пожаловал, велел им, козаком, служить тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии. А как, де, епископ Иосиф Курцевич отпишет от себя к Олиферу, и Олифер, де, тотчас то учинит и Козаков на то всех приведет, а он, де, Олифер ныне в литовском городе в Черкасех. Да и сами, де, государь, козаки /л. 182/, которых ныне отставливают от козачества, все мыслят посылать бити челом тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии, чтоб ты, государь, пожаловал их, велел им, собрався, притти в Северские городы и велел им помочь учинить своими государевыми людьми на поляков, а оне, де, козаки все крест поцелуют, что им служить тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии, и городы литовские станут очищать в твое государево имя, чтоб им православной крестьянской веры не отбыть. А то, де, государь, у гетмана польского и у поляков допрема смышлено, уменьша их, Козаков, и в Киеве и во всех литовских городех вера римская учинить.

Да он жа, козак Савицка Сафонов, подал нам, холопем твоим, лист, подписан к тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии, а сказал, послал, де, тот лист к тебе, государю, киевскои митрополит Иев Борецкои, писал, де, об нем, Савинке. И мы, холопи твои, тот митрополич лист за ево печатью послали к тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии с сею отпискою вместе. А ему, козаку Савинку, велели побыть в Путивле до твоего государева указу и о том, что ты, государь, царь и великий князь Михаиле Федорович всеа Русии, укажеш.

На обороте л. 178 пометы: Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии. 134-го декабря в 14 день с Ываном с Тоборовым.

ГРАМОТА КИЕВСКОГО МИТРОПОЛИТА ИОВА БОРЕЦКОГО ЦАРЮ МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ

/Л. 200/ Богоизбранному боговенчанному и богом превознесенному восточному православному государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу милостию божиею всея России самодержцу и многих великих государств и царств повелителю и обладателю Иев Борецкии смиренный и озлобленныи митрополит киевские благодати, милости, мира и по долголетнем на земле в мире глубоце с блаженными и приснопамятными православными великими цари превечнаго небеснаго царства божия верно (?) желает и Христа бога просит и смиренное до пресветлых царских ног поклонение приносит и унижене до лица земли кланяется и недостойными устнами яко же сын толко прекрасные стопы лобызает и цалует.

От прародителей благородных Савицких шляхетного мужа сего Саву Софониина от края земли Лядския повету Подляского и от прелести латинския, якоже рече нам, в православную восточного благочестия веру нашу пришедша и зде в земли Киевстеи витающа, смуте же сей и гонению на благочестие в нынешнее лютое (увы нам!) время належащем от враг [151] наших паче инех свирепства и ярости мучителей чающа, и да не вдасть в смятение ногу своею яко да крепчае в конец живота своего благочестие съхранити возможет, умысливша всячески от рода и от племени своего странствовати и к твоей пресветлои, преславнои и православнои [дер]жаве и под кров крил царского ти нищелюбиваго величствия прибегнути и к твоим верным послушником с женою и чады своими вечно причестися, яко же досто[ит] достойна буди в милости благоутробию вашему царскому залецаю и да без порока прият будет умиленно.

Благочестив[аго] государя, царя и великого князя Михаила Федоровича, государя и благодетеля моего, молю и о нашей нищете и о настоящем яко /л. 200 об./ сродных и единоверных им озлобленных да благоутробне паметствовати благоволите. Христу богу и величеству вашему кланяемся смутне (?) и в скорбех и нашои по Христе утехи чаем да и сами милость и благовременную помощ от всесилныя десницы владычння сподобимся молитвами пречистые Богородицы и всех святых. Аминь. Михайловского монастыря храма Златоверхого в богоспасаемом граде Киеве в лето бытия мира 7133, от воплощения божьего Слова 1625 ноембря 10 день, индикта 9. Вашего пресветлаго царского величества всегда поволнои раб и молитвенник недостоинои Иов Борецкии смиренныи митрополит киевский рукою власною

На об. л. 201 обрывки адреса: …иному и боговенчанному в православ… благочестивейшему государю, царю и … князю Михаилу Федоро… тию божиею великому Москов… чих знаменитых княжении… въ и царств царю и облада… всея России самодержцу … великому благодетелю моему

Комментарии

1. Российский государственный архив древних актов. Ф. 52. Сношения России со странами Балканского полуострова. 1624 г. № 10. Л. 2-3. (Далее: РГАДА).

2. РГАДА. Ф. 124. Малороссийские дела. 1625 г. № 1. Л. 1-4. Публикацию значительных фрагментов текста см.: Грушевьский М.С. Iсторiя Украiни — Руси. Киiв; Львiв, 1909. Т. VII. С. 522-524.

3. Florja B.N. Rusko a vojsko zaporozske ve 20 letech 17 stoleti // Slovansky prehled. 1991. N 5. S.366-367.

4. Воссоединение Украины с Россией: Документы и материалы. М., 1954. Т. 1. № 24. С. 52.

5. РГАДА. Ф. 124. 1625. № 3. Л. 1-3; Опись архива Посольского приказа 1626 года. М., 1977. Ч. 1.С. 378, 384.

6. Упоминание о ней см.: РГАДА. Ф. 124. 1625. № 4. Л. 9.

7. Там же. Л. 3.

8. Кулиш П.А. Материалы для истории воссоединения Руси. М., 1877. Т. 1. С. 174.

9. Воссоединение… Т. 1. № 31. С. 61-62.

10. РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Приказной стол. Стб. 2518.

_eRYff55t1g

ЛЕГЕНДЫ О ПОХОДАХ В ЕГИПЕТ

В I тысячелетии до н.э. среди живших на берегах Днепра скифов были широко распространены легенды о походах их далеких предков в Египет. Любопытно, что многие античные и средневековые авторы повествуют о них как о реальных исторических событиях.

Во времена бронзового века на Никопольщине и по всему югу Украины обитали племена культуры многоваликовой керамики. Они оставили большое количество поселений, расположенных в долинах рек, на высоких берегах или на возвышениях в поймах. На территории Никопольского района эта культура представлена погребениями в курганах, принадлежащих к курганной группе Малая Лаурка, а также возле поселка Шахтер, села Екатериновки и во многих других местах.
В ходе археологических исследований одного из самых больших поселений многоваликовцев было обнаружено вблизи села Бабино Верхнерогачикского района Херсонской области. На прибрежном участке надпойменной террасы реки Конки (притока Днепра) исследователями обнаружены остатки полуземлянок и глинобитных надземных жилищ. Последние строились из деревянных столбов, пустоты между которыми заполнялись глиняными вальками. На поселении Бабино ІІІ археологи нашли египетские пастовые бусы. Но возможны ли были контакты живших в середине ІІ тыс. до н.э. на юге Украины племен с Древним Египтом?
Данная находка красноречиво свидетельствовала о наличии таких контактов. Египетские пастовые бусы и другие, происходящие из данного региона предметы, археологам удалось выявить и на поселениях позднесрубной культуры. Эту культуру многие историки напрямую отождествляют с предками скифов.
В трудах античных историков, древнерусских летописях и христианской литературе содержатся многочисленные сообщения о войнах скифов (либо их предков) с Египтом и походах живших в наших степях народов «в землю Египетскую». По утверждению древних и средневековых авторов, эти войны и «хождения» имели место не просто в очень далекие, но даже в незапамятные времена. По свидетельству Помпея Трога: «Скифское племя всегда считалось самым древним, хотя между скифами и египтянами долго был спор о древности происхождения».

Египтяне хвастались, что от них произошли все народы, а скифы утверждали, что их предки кочевали по нашим просторным степям еще тогда, когда Египта не было и в помине. В пользу доказательства своего более древнего происхождения египтяне приводили следующие аргументы: «В начале мира, когда одни страны пылали от нестерпимой жары, а другие, как ваша Скифия, покрывались льдом от ужасного холода, в Египте был климат умеренный.

И если в других странах человек существовать не мог, пока не были найдены средства защиты от жары и холода, то в Египте были все условия для этого. Ни зимние холода, ни летний зной не причиняли страданий его обитателям, а плодородная почва давала обильное количество пищи».
Скифы вовсе не признавали умеренность климата доказательством древности, уверяя, что насколько климат Скифии суровее египетского — настолько там выносливее тела и души. Внимательно выслушав доводы египтян, степные кочевники приводили свои доказательства: «Каждому ясно, что природа, распределив по странам жару и холод, сразу же создала живые существа и растения, способные переносить тот или иной климат. Ваши растения, например, любят много тепла и не терпят холода, а наши вполне переносят зиму.
Что касается плодородия ваших земель, то они не сразу стали плодородными. Потребовалось много веков и труд многих поколений для сооружения плотин и оросительных каналов, после чего ваши поля стали давать урожай. Египет мог, и может быть возделываем только при условиях заграждения Нила. И поэтому кажется последней страной в отношении древности обитателей, так как он и образован, по-видимому, позднее всех стран посредством царских плотин или иловых наносов Нила.
Если в мире, как утверждают некоторые мудрецы, первоначально господствовал огонь, то наша Скифия, вследствие зимних холодов, первой остыла, и на ее территории появились первые люди. А Египет долго после этого оставался в огне. Да и доселе он не остыл, как следует, и страдает от жары…». Согласно Помпею Трогу: «Такими доказательствами скифы одержали верх над египтянами и всегда казались народом более древнего происхождения».
Однако другие авторы, сообщающие о споре скифов с египтянами, описывают совсем иной финал данной истории. Спор о том, кто древнее, якобы перерос в спор кто сильнее. Разгневанный египетский фараон объявил Скифии войну. Он собрал большое войско и повел его на север, предварительно выслав к скифам послов. На его предложение сдаться без боя и признать египтян самым древним народом гордые кочевники ответили, что не станут дожидаться, когда к ним придет противник, а сами поспешат навстречу добыче.
Не успел фараон выслушать от своих послов дерзкий ответ скифов, как вдали показалось большое пыльное облако, и послышался топот сотен тысяч конских копыт. В страхе перед такой огромной армией египтяне бежали, а скифы «преследовали противников до самого Египта, и только болота не пустили их в эту южную богатую страну…».
Ряд античных авторов сообщают о войнах, которые вел против Скифии египетский фараон Сезострис. Данные события датируются между 1970 и 1849 гг. до н.э. Эти войны будто бы были успешными, а армия Сезостриса заходила в Северное Причерноморье! Под именем «Сезостриса» в античной литературе скрывается не один, а несколько фараонов Сенусертов. Известно, что их было трое, а правили они во времена Среднего Царства (ок. 2050 — ок. 1750 гг. до н.э.), в период наивысшего могущества Египта.

Тогда, при фараонах XI-XVII династий, произошло объединение страны и новое превращение Египта в крупное и сильное государство. Но насколько реален поход египтян на территорию современного юга Украины? Думаю, настолько же, как и поход персидского царя Дария в 512 г. до н.э. В факте скифо-персидской войны нет оснований сомневаться, поэтому и поход Сезостриса (одного их фараонов Сенусертов) не стоит считать мифическим.

Кстати, сами скифы сообщали Геродоту, описавшему одержанную степными кочевниками победу над персами, что их предки жили на берегах Днепра уже за тысячу лет до похода Дария, т.е. уже в середине II тыс. до н.э.

Длительное время (ок. 1710 — ок. 1560 гг. до н.э.) Египет находился под властью гиксосов — народа, хорошо владевшего конным транспортом. Гиксосы познакомили египтян с колесницами на легких колесах (на спицах), запряженными лошадьми, ранее почти не известными в Египте. Любопытно, что о происхождении пришельцев с севера источники той эпохи не могли сказать ничего определенного. Осуществить такое завоевание тогда могли только народы, жившие на берегах Днепра и обладавшие развитым конным транспортом. Как известно, впервые лошадь была одомашнена в ІІІ тыс. до н.э, в степных районах современного юга Украины и России, а ее диким предком был тарпан.
Уже в ІІІ тысячелетии до н.э. племена ямной культуры передвигались по степным просторам на деревянных повозках. Остатки древнейших повозок обнаружены в кургане Сторожевая Могила возле Днепропетровска, в курганах вблизи совхоза «Аккермень» (Мелитопольский район), недалеко от села Софиевка (Новобугский район) и пгт. Новой Одессы (Николаевская область), а также во многих других местах.

Седло-подушка — изобретение скифов и киммерийцев. Первые стремена изображены на обнаруженной в Никопольском районе чертомлыкской амфоре, изготовленной в IV в. до н.э.
В 1234 г. до н.э., по свидетельству Павла Оросия, начались войны скифского царя Таная с Египтом. Танай — возможно, вымышленное имя, производное от слова «Танаис» (Дон). По сообщениям античных авторов, агрессия первоначально исходила не с севера, а с юга — скифы нанесли лишь ответный удар. В результате этих войн в дельте Нила появился город Танис (Танаис). По египетским сведениям, на долину Нила в то время напали «народы моря», которые, по утверждениям современников фараонов Мернептаха (1225-1215 гг. до н.э.) и Рамсеса III (1198-1166 гг. до н.э.), «всех превосходили твердостью духа и опытностью в военном деле». Лишь навербовав наемников из числа соседних народов (ливийцев и эфиопов), египтяне смогли отстоять свою независимость. Среди «народов моря» древние хроники часто называют неких «шарданов», основавших в малой Азии город Сарды и завоевавших часть Италии (остров Сардинию). Эти сообщения совместимы с рассказом русских летописей о братьях Скифе и Зардане, ходивших войной на «землю египетскую»: «Ходжаху же и на египетские страны, и воеваху, и многое храбърство показуще».
И, наконец, по свидетельству Геродота, в VII в до н.э. скифы, достигнув Сирии, двинули свои войска на Египет, но фараон Псамметих, «выйдя к ним с дарами и просьбами, отклонил их от дальнейшего похода».
Увы, существуют непробиваемые скептики, которые склонны рассматривать приведенные выше источники лишь в качестве литературных, но отнюдь не исторических. На последние находки отечественными археологами предметов египетского происхождения, относящихся ко II тыс. до н.э., они из принципа не обращают никакого внимания, хотя таких находок на юго-востоке Украины становится все больше и больше. Возможно, их сумеют переубедить «следы» скифов и других живших в наших краях народов на египетской земле.
Взять хотя бы первые египетские монументальные постройки. Многие исследователи обратили внимание, что они очень выразительны. И более поздние образцы египетского искусства на них мало похожи. Так, архитектурный стиль храма, расположенного у гробницы фараона Джосера, совершенно необычен для Египта: имитация из камня деревянных столбов и сводчатой крыши.
Археологи до сих пор не могут найти прототипов подобных сооружений в этой южной стране, хотя им абсолютно известно, что дома столбовой конструкции — излюбленный тип строений для жителей степей. В III тыс. до н.э. такие дома встречаются в ямной культуре на территории современного юга Украины и России! С жилищами Ближнего Востока они, действительно, ничего общего не имеют, ибо предназначены для холодного климата.
Племена ямной культуры можно смело назвать умелыми строителями. Свои долговременные поселения они окружали целой системой рвов и мощных каменных стен, высота которых превышала 2 м. При сооружении своих жилищ ямники впервые начали применять двухрядную кладку стен с перевязкой швов на земляном растворе — так называемую «кладку на грязи». Многие строительные приемы, хорошо известные еще древним жителям наших степей, применялись при сооружении традиционных жилищ украинцев и русских.
Как известно, традиционным жилищем украинцев были глинобитные или срубные дома, побеленные изнутри и снаружи, с глинобитным полом, четырехскатной соломенной или тростниковой крышей. Характерной классической русской избой называют срубный деревянный дом с духовой «русской» печью и двускатной крышей.
Более того, обнаружены и другие неоспоримые свидетельства «северного влияния»: «Бронзовые мечи северного типа, относящиеся к ранней истории Египта, которые находят в земле, черепа необычной формы, встречающиеся в некоторых погребениях и другие признаки, подтверждают существующее мнение о том, что фараоны первых династий вели свой род от чужеземных властителей. Блондинкой была, очевидно, супруга Хеопса. В ее гробнице нашли изображение матери царя — Хетепхерис. У нее белокурые волосы и светлые глаза… На восточной стороне погребальной камеры Тутанхамона изображена похоронная процессия. Мумия лежит в саркофаге на носилках с изображениями львов, саркофаг стоит в ковчеге, который придворные тащат на санях к гробнице. Сани в Египте? Вспоминается та гробница из Ура, которая старше на тысячу лет. И там были сани, и там лодки, львы и быки». (Церен Э. Библейские холмы. — Москва : Наука, 1966. — С. 383, 438). Но откуда могли появиться сани в этих жарких странах, где отродясь не было снега и холодной зимы?!
Конечно же, древние египтяне и жители Ура не ездили на санях — на них провожали усопших в последний путь. Это был похоронный обычай, позаимствованный у проживавших в наших степях народов.
Кстати, на Руси он сохранялся даже в средние века. Так, киевский князь Владимир Мономах (1053-1125 гг.), предчувствуя приближение смерти, пишет в своем «Поучении»: «Сидя уже на санях …».
В качестве доказательств контактов скифов и других, живших в наших степях народов с Древним Египтом можно привести встречающиеся в долине Нила изображения колесниц (очень похожих на те, что появились в Приднепровье на много веков раньше) и бородатых воинов, облаченных в одежду явно северного происхождения. Без сомнения, многочисленные контакты между столь отдаленными друг от друга цивилизациями имели место еще в «незапамятные времена». Именно, цивилизациями, ибо кочевавшие в наших степях племена никогда не были «варварами». Нередко они выступали в роли учителей и наставников! Конечно, не стоит полагать, что отношения древних народов складывались в одном направлении — они обменивались опытом и заимствовали передовые достижения друг друга. Ни одна известная цивилизация древности никогда не развивалась обособленно, варясь в собственном соку. Часто Египет, Шумер и другие страны Ближнего Востока получали очередной «толчок» из наших степей. Впрочем, и страны Средиземноморья тоже.
Так, в IV шахтовой гробнице Микен обнаружен псалий с шипами (элемент конского снаряжения), подобный тем, которые были широко распространены у племен культуры многоваликовой керамики.
Кстати, на посуде многоваликовой и срубной культуры обнаружены схематические изображения колес и колесниц.

0Bubnov_TarasBulbaChE_b

ЗАПОРОЖСКАЯ СЕЧЬ ОРДЫНСКИХ КАЗАКОВ

Первые казаки не имели к Украине никакого отношения. Да и вообще были даже не украинцами в современном смысле этого слова. Множество свидетельств о подлинном происхождении казачества замалчивают до сих пор.

Слово «казак» гуляло по Великой степи от Тихого океана до Дуная задолго до того, как протоукраинцы стали бежать от тирании киевских князей на степное пограничье, где приняли это отнюдь не славянское имя.

Главный закон Монгольской империи — так называемая Яса Чингисхана — карал смертью чуть ли не за любую провинность. Жить вблизи хана было тяжело — нужно было обладать исключительной честностью, храбростью и верностью. Но не все были способны на такую преданность тирану. В Монгольской империи было много людей недовольных правлением великого хана, свободолюбивые кочевые народы всегда стремились к независимости. Им было плевать и на Чингисхана, и на его Ясу. Они искали тихое приятное место, где можно было отдохнуть от замечательной юридической системы выдающегося реформатора. Тех подданных Чингисхана, которые не хотели подчиняться ему и бежали из Монголии в отдаленные степи (в нынешнюю южную Украину), называли «казаками». В переводе с тюркских языков, «казак» — «человек, который отделился от своего народа», «изгнанник», «разбойник». Это было очень богатое слово, даже при рождении уже имевшее несколько значений, в зависимости от контекста. Для Чингисхана и его наследников казаки были, конечно же, очень «плохими», но вполне пригодными для охраны границ и набегов на соседей.

«Сие слово «козак» есть турецкое и означает «разбойник» или «грабитель», — так утверждал уже в 1765 году историк Петр Симоновский в книге «Краткое описание о козацком малороссийском народе». Естественно, кто же хочет отделиться от своего народа, как не разбойник? В степях Украины встретились две волны разбойников, бежавших от властей — одна из Монгольской империи и различных государств, возникших на ее развалинах, а другая — из Руси, Польши и Великого княжества Литовского. Кем были эти люди по самоидентичности и религии, до сих пор остается вопросом.

Как показывают археологические исследования, что даже во времена сражения при Берестечко в 1651 году, запорожские казаки не носили крестов. Раскопки на поле этой битвы, которые долгие годы проводил археолог Игорь Свечников, неопровержимо доказывают, что привычное представление о Запорожской Сечи как оплоте христианства явно преувеличено. Первая церковь на Запорожской Сечи появилась только в XVIII веке, когда казаки вернулись из-под власти крымского хана в российское подданство.

А как же тогда знаменитая сцена из фильма «Богдан Хмельницкий», снятого в 1941 году? Помните, прием на Сечь. Пьяный поп расспрашивает «волонтеров»:
— Унией не обольщался?
— Ни.
— Веры святой не предавал?
— Ни, святый отче!
— «Отче наш» знаешь?
— «Отче наш, иже еси»…
— Горилку пьеш?
— Пью!
— Истинно христианская душа! Пиши его в третий куринь!

Прекрасная сцена, замечательная, только все это кино, да и только. Ее придумал сценарист фильма «Богдан Хмельницкий» Александр Корнейчук. Причем придумал, не особенно заботясь о достоверности.

Во-первых, курени на Сечи никогда не назывались по номерам. Они носили имена собственные: Брюховецкий курень, Дядькивский, Васюринский, Батуринский и т. д. А, во-вторых, при приеме на Сечь атаманов меньше всего интересовало вероисповедание, вить принимали не в монастырь, а в банду.

Как писал украинский историк начала XX века Андрей Стороженко, «Козачий промисел особливо розвинувся серед татар, що поселилися у Криму. Якщо ординець поривав зв’язок з Ордою, кидав мирне життя пастуха, один чи в товаристві подібних йому звитяжців заглиблювався в степи, грабував купецькі каравани, пробирався на Русь і в Польщу для захоплення полонених, яких потім з вигодою продавав на базарах, то такий бродяга і розбійник називався по-татарськи «козаком».

Документы упоминают ордынских казаков, начиная с XIV века — почти за 300 лет до возникновения Запорожской Сечи. Известный средневековый польский хронист Ян Длугош писал о крымских татарах, напавших в 1469 году на Волынь: «Татарское войско составлено из беглецов, добытчиков и изгнанников, которых они на своем языке называют «казаками».

Расцвет ордынского казачества приходится на XIV-XV века. Тогда на крымском побережье Черного моря хозяйничали генуэзцы. Именно по их заказу ходили в набеги на Русь и ее южное пограничье казаки. Городские уставы генуэзских крепостей включали специальные статьи, относительно казаков. Они точно определяли процент добычи, который хозяева оставляли этой категории наемников.

Из городского устава города Солдайя (так назывался тогда нынешний Судак): «Повелеваем, чтобы четвертая часть добычи, какова бы она ни была и кем бы ни была взята, у врагов ли или у сопротивляющихся решениям Кафы, отдавалась консулу упомянутого города, остальные же три четверти, разделялись между общиною и казаками пополам».

Казаки оказали огромное влияние на деморализованное население распавшейся Киевской Руси в XIV-XV вв. Они показали возможность нового образа жизни. Славянские беглецы в степи стремились во всем подражать казакам. Они позаимствовали их одежду, оружие и, что самое главное, организацию. Это доказывает даже самый поверхностный лингвистический анализ.

Запорожская Сечь называлась также Кош. Слово «кош» с кумыкского в переводе, это место стоянки или зимовья группы пастухов. Оно также означает «лагерь», «становище». Есаул — одно из высших казачьих званий. Слово тюркского происхождения, которое, связано с названиями «яса» (грамота, закон в Монгольской империи) и «ясак» (сбор дани согласно закону). Этим титулом иногда в летописях называется сын Чингизхана Чагатай (Джагатай): «еке ясаул» — то есть «второй ясаул». Также означает «помощник», «исполнитель поручений». Звание есаула шло сразу после атамана. Атаман — старший в роду и предводитель у степных народов. Слово происходит от тюркского слова «ата» — «отец», «дед» с личным окончанием «ман» («мен») и буквально означает «я отец», «я дед» что в патриархальном тюркском обществе было равносильно утверждению «я (тут) главный». А курень, в котором жили казаки, тоже заимствованное слово. Слово Курень происходит от чагатайского kuran что означает «толпа», «племя», «отряд воинов». А также куренем называлась самая мелкая общественная единица в кочевой империи Чингизхана.

А еще — «майдан», «баштан», «карман», «баран», у которого «курдюк» — т. е. жирный хвост. А также — «кавун», «гарбуз», «диван», «кылым» и «караван». Ни одного славянского слова. Даже карманы славяне позаимствовали у тюркских народов. «Карман», с тюркского — «могила». Гигантским прогрессом стало «хоронить» деньги в карманах, позаимствованных у ордынских казаков, а не таскать их за щекой, как было принято в домонгольские времена на Руси.

Так и разговаривали бы казаки на тюркском языке до нынешнего дня, если бы в степь, на Украину, не кинулись с севера — из Польши — толпы шляхтичей, лишенных за уголовные преступления дворянского достоинства.

Современники этих событий просто в один голос описывают разбойничий-шляхетский вклад в создание Запорожской Сечи. «Немало находится в числе их шляхтичей из Великой и Малой Польши, приговоренных к потере чести, а так же славян, немцев, французов, итальянцев, испанцев и других, принужденных оставить свою родину, вследствие совершенных там бесчинств и преступлений, — писал в XVII веке поляк Яков Собесский в «Истории Хотинского похода 1621 года». — Они отреклись от прежних фамилий и приняли простонародные прозвища, хотя некоторые и принадлежали раньше к знатным родам».

«Украина — это земля запорожцев — самого странного народа на свете, — вторил ему Вольтер в «Истории Карла XII». — Это шайка русских, поляков и татар, исповедующих нечто вроде христианства и занимающихся разбойничеством». Утверждение Вольтера относится уже к следующему XVIII веку, когда запорожцы под воздействием православных проповедников стали чем-то «вроде христиан», но еще не совсем христианами.

«Запорожские казаки обитают на островах Борисфена, или Днепра, и небольшом крае земли в сторону Крыма за порогами. Это смесь всякого народа», — подтверждал мысль Вольтера его современник немецкий офицер Кристоф Герман Манштейн в «Записках о России». Манштейм служил по найму в армии императрицы Анны Иоанновны, ходившей покорять Крым и знал «смесь всякого народа» не понаслышке, а благодаря личным впечатлениям.

А еще Вольтер подметил, что запорожцы «похожи на флибустьеров». То есть на пиратов Карибского моря, тоже представлявших собой разбойный интернационал. Недаром он назывался «Береговое Братство».

Между пиратами Карибского моря и запорожскими казаками было множество параллелей. Пираты появились в точке, где сошлись интересы трех крупнейших морских держав того времени — Испании, Франции и Британии. Они поочередно грабили колонии трех этих супердержав. То французам наймутся, чтобы грабить англичан, то англичанам, чтобы потрошить испанцев и французов. Основателями пиратской республики на острове Тортуга в Карибском море были преступники из Франции, Британии, Голландии и Португалии. Среди флибустьеров попадались даже датчане, шведы, немцы и негры-рабы, сбежавшие с испанских плантаций в Латинской Америке. Теперь они все «латиноязычные», как стали украино- и русскоязычными потомки казаков. В далеком прошлом такие процессы изменения языковой и этнической самоидентификации происходили довольно часто. Один из примеров: из беглого татарского мурзы Кучук-бея получился деятель украинской истории черниговский полковник Кочубей, которому Мазепа отрезал голову, а потомки несчастного украинизированного татарина вообще стали российским дворянским родом, один из которых дослужился при Николае I до премьер-министра.

Запорожская Сечь так же появилась в том месте, где сошлись границы трех континентальных супердержав Восточной Европы — Польши, Турции и России. Поэтому пестрая смесь запорожцев, состоявших из поляков, русских и татар, поочередно грабила то Турцию, то Польшу, то Россию, нанимаясь к тому, кто больше заплатит.

Уже упомянуты польский мемуарист Яков Собесский так повествовал о нравах запорожских казаков в книге «История Хотинского похода 1621 года»: «Забывши всякую цивилизацию, они ведут жизнь дикую и суровую. Не заботясь вовсе о военной дисциплине, они проводят жизнь в постоянных битвах и сечах; они разделены на хоругви и отряды (курени) и настолько привязаны к своему логовищу, что сочли бы тяжким грехом оставить казачество для иного рода занятий… Мало привязанные к семейной жизни, они не знают ничего, кроме оружия».

Многие элементы украинской народной культуры имеют степное происхождение. Они причудливо переплетались со славянским наследием Руси, порождая нечто абсолютно неожиданное. Скажем, всем известный танец «гопак» пришел от кочевников, точнее, от половцев. «Половецкие пляски», сымитированные в опере Бородина «Князь Игорь», — это всего лишь фантазия петербургского композитора, жившего в XIX столетии. Настоящие половецкие пляски — это гопак. Между русичами и половцами были частые браки. Степные молодцы плясали вприсядку и выкидывали различные акробатические трюки, пытаясь понравиться славянским красавицам. А в это время княжьи дружинники умыкали «красных девок половецких». Теперь уже даже трудно понять, что в этом танце от Руси, а что — от Дикого Поля. Как с трудом можно определить в нынешних украинцах, какие их предки пришли из далеких кочевий, а какие появились из северных лесов. Но даже украинская мазанка — это не исконное славянское жилище, а ославяненная примитивная постройка половцев, становившихся на зимовье и имевших даже свои «города».

И напоследок еще один интересный факт. Когда в 1651 году Богдан Хмельницкий ускакал с поля битвы при Берестечке вместе с татарским ханом, наказным гетманом вместо него запорожцы избрали татарина Джеджалия (в оригинале его прозвище звучало «Джеджалы»). Так стоит ли удивляться, что на шеях запорожцев, убитых на месте сражения или утонувших в болоте при бегстве, историки не обнаружили крестов. Кто знает, какому Богу они молились и молились ли вообще?

_ui7vrmLsuY

ЧЕРВЛЁНЫЙ ЯР И КАЗАКИ САРЫ-АЗМАНА

В 1549 г. заволжский ногайский мурза Юсуф в письме Ивану IV жаловался: «Холопи твои нехто Сары Азман словет на Дону в трех и в четырех местех городы поделали…» и грабят ногайских купцов и послов на пути в Москву и из Москвы. В частности, ограбили возвращавшихся из Москвы купцов где-то «на Ворониже». На то же жаловались и два других мурзы (193, ч. 7, с. 174 – 175, 177, 178, 187; опубликованы русские переводы этих и других подобных документов, сделанные немедленно по получении их в Москве).

Хотя эти тексты были изданы еще в XVIII в., но затем историки донского казачества нередко цитировали их без упоминания о «Ворониже» и представляли их как первое известие о казаках в Нижнем Подонье – то ли о первых донских низовых казаках, то ли об азовских служилых казаках на турецкой службе. В действительности сары-азмановых казаков можно локализовать лишь в левобережной части Среднего Подонья, вероятнее всего, на хоперско-донском междуречье не только благодаря упоминанию о Воронеже, но и потому, что путь ограбленных Сары-Азманом ногайских купцов мог проходить не иначе, как через этот район. Хотя существовали и более восточные маршруты, но упоминания о Доне показывают, что имеется в виду ближайшая к Дону дорога. В самом деле, Ордобазарная дорога севернее переправы через Хопер имела ответвление к району устья Воронежа (251, с. 191). Но ездить из кочевий заволжских ногайцев в Москву далеким обходным путем через Нижнее Подонье и западнее среднего течения Дона было бы бессмысленно.

Данные обстоятельства были замечены некоторыми историками лишь в нынешнем столетии, вследствие чего пришлось признать, что речь идет не о Нижнем, а о Среднем Подонье. Но все эти историки, зная версию С. М. Соловьева о рязанских, мещерских и городецких казаках и не зная ничего или почти ничего о Червленом Яре, приняли людей Сары-Азмана за касимовских татар (104, с. 61; 219, с. 66; 238, с. 10). Да и от версии о местонахождении сары-азмановых казаков в Нижнем Подонье отказались не все. Так, в 1960 г. в Ростове-на-Дону была опубликована якобы записанная в 1951 г. от какого-то старого казака легенда о Сары-Азмане – потомке «бродников» и «тмутороканских русов» (222, с. 36 – 40).

В свете всего, что нам теперь известно о Червленом Яре, вряд ли можно сомневаться, что Юсуф писал о червленоярцах, которых в середине XVI в., вероятно, начали называть казаками, точно так же как запорожцев и других подобных свободных общинников за пределами московских и польско-литовских границ. Сары-Азман, – видимо, атаман данной группы казаков был, судя по имени, конечно татарин, но не касимовский, а битюгский, т. е. свой, червленоярский.

Неизвестно, где находились «города» (казачьи крепости – городки) Сары-Азмана. Слова «на Дону» не обязательно следует понимать буквально, они могли относиться и к низовьям левых притоков Дона от Воронежа до Хопра. Не следует также думать, что эти городки появились только в 1549 г., а не раньше. Юсуф даже не знал точно, три или четыре городка там появилось, и нет уверенности, что не было и других, о которых ногайцы еще не успели ничего узнать. Вероятно, заволжские ногайцы к этому времени лишь закончили начатое в конце предыдущего столетия освоение кочевий между Волгой и Хопром, дошли до Хопра и наткнулись на червленоярские крепости, существовавшие еще в XIV в. Возможно также, что ногайские купцы и раньше ездили через Червленый Яр и знали о нем, но их там не грабили, и они не жаловались до тех пор, пока в 1549 г. не возник конфликт, вызванный скорее всего выдвижением ногайских кочевий к левому берегу Хопра.

Что касается собственно донских (не хоперских) казаков, в том числе и низовых, с которыми необоснованно смешивают казаков Сары-Азмана, то первые сведения о них относятся примерно к этим же годам, но содержатся они не в тех документах, где упоминается Сары-Азман. О низовых казаках первое определенное сообщение содержится в донесении П. Тургенева, московского посла при ставке заволжского ногайского мурзы Измаила в 1551 г., где излагается содержание письма турецкого султана Измаилу. Султан сообщает, что казаки русского царя блокировали Азов, обложили его «оброком», не пропускают турок в Подонье, а также совершили набег на Перекоп. По контексту можно понять, что речь идет о казаках, хотя и служащих московскому царю, но не присланных им откуда-то временно, а обосновавшихся под Азовом постоянно. Видимо, они появились там по крайней мере несколькими годами ранее 1551 г., если уже успели настолько усилиться, что вступили в открытую конфронтацию с Турцией и в какие-то, видимо, официальные договорные отношения с Москвой (193, ч. 8, с. 165 – 168).

Но мы все же не рискуем относить оформление низовых казаков ко времени, намного более раннему, чем конец 1540-х гг. Конечно в Нижнем Подонье близ Азова могли существовать более старые, в том числе даже очень древние группы населения, вошедшие затем в состав низовых казаков, например, не без оснований предполагается сохранение там даже потомков хазар (58; 189, с. 47 – 50, 64 – 65). Но нас интересует не выяснение всех близких и далеких предков низовых казаков, а выяснение времени их превращения в казаков именно в том смысле слова, в каком этот термин стал употребляться с середины XVI в., – времени образования у них объединения общин с военной организацией, способной обеспечить их относительную самостоятельность. В отличие от Червленого Яра, вообще не очень известного, а после падения Сарая вовсе забытого, район Азова был всегда на виду как один из узловых пунктов восточноевропейских торговых и политических отношений. Поэтому образование там автономной группы населения казачьего типа должно было бы немедленно отразиться не только в русских, но и во многих других исторических источниках. Этого не произошло до середины XVI в., и поэтому можно думать, что письмо турецкого султана – одна из первых международных реакций на появление низовых донских казаков, последовавшая очень скоро, может быть немедленно после этого события.

Еще несколько документов этих же лет относятся, по-видимому, тоже к донским (не хоперским) казакам, но скорее к верховым, чем к низовым. Тот же Юсуф и в том же 1549 г., только немного раньше, чем по поводу Сары-Азмана, жаловался Ивану IV на ограбления купцов, совершенные какими-то «казаками», находившимися где-то вообще «на Дону». Для характеристики грабителей и их местонахождения употреблены следующие выражения: 1) «ваши казаки и севрюки, которые на Дону стоять. . .»; 2) «которые разбойники Русь живут на Дону. . .»; 3) «которые на Дону стоят Русь.. .»; 4) «тех разбойников Руси, которые на Дону.. .» (193, ч. 8, с. 141 – 149). Иван IV в ответном письме подтвердил, что «те разбойники живут на Дону.. .», но отрицал их связь с Москвой и отрекся от них, как это обычно делалось и впоследствии при всех подобных конфликтах из-за казаков (193, ч. 8, с. 153 – 154).

Из сопоставления формулировок видно, что «стоят на Дону» и «живут на Дону» – в данном случае одно и то же, т. е. имеется в виду какое-то постоянное население. Севрюки, упомянутые вместе с казаками, – это известная в XIV – XVII вв. довольно большая группа населения в бассейнах Десны, Ворсклы и Сулы, в состав которой вошли в числе прочих потомки докиевских славян-северян (отсюда название) и которая имела в XIV – XV, а отчасти еще и в XVI в. такой же территориально-общинный строй казачьего типа, как и у червленоярцев, а затем у запорожских и донских казаков. В дальнейшем они постепенно попали в зависимость от феодалов и превратились в обычных украинских крестьян (14, с. 57 – 68). В середине XVI в. севрюки нанимались на пограничную военную службу к польским и московским властям, к последним – главным образом в районе Путивля. Очевидно, в данном случае их отряд почему-то оказался на Дону вместе с местными казаками.

Где все это происходило? Ногайских купцов казаки (не севрюки) могли грабить только на том же хоперско-донском междуречье или, может быть, немного южнее его за Хопром – западнее этих мест ногайские купцы, как сказано выше, ездить не могли. Но наличие вместе с казаками севрюков позволяет думать, что вся эта группа базировалась скорее на правом, чем на левом берегу Дона, а на Левобережье переправлялась только для грабежей. Не ясно, какой именно район правого берега среднего течения Дона имеется в виду, но логично предположить, что речь идет скорее всего о той части, где впоследствии имелись казачьи станицы, – от района станицы Казанской и далее вниз.

А. А. Шенников

kozak

ОРДЫНСКИЕ КАЗАКИ

Русский генерал-майор А. И. Ригельман, написавший Две книги по казачьей истории и от 1740 г. общавшийся с Казаками на Днепре, Дону и Тереке, говорит в «Летописном повествовании о Малой России»: «Когда Татары, под предводительством хана своего Батыя, в 1240 г. взяли Киев, оной до основания разрушили и всю тамошнюю страну опустошили, и был град оной со всеми облежащими местами пуст, тогда и Казаки отторгнулись от державства Российского и оставались под властию Татар». В подтверждение этих слов Ригельман указывает и «Примечание к Татарской Родословной истории о Казаках, живущих в стране, как Татары именуют, Кипчакской, т. е. на землях тех же самых, лежащих между рек Тин или Танаис и Бористен, ныне же именуемых Доном и Днепром».
Эти Казаки, которых Ригельман, копируя древние источники, называет иногда Косаками, до времени «державства Российского» составляли коренное население Томаторкани. Только после смерти ее государя Мстислава Храброго (1036 г.), Ярослав киевский «покорил под свою власть Косаков,. которык прежде больше всех опасался» Ригельман).

Однако эти связи с Киевом оказались некрепкими. При первом появления Монголов в 1223 т. степные племена Касаков или Казаков оказались на их стороне и способствовали поражению объединенных русско-половецких сил. Русские летописи укоряют по этому поводу казачье племя Бродников и их вождя Плоскыню.

После 1240 г., когда все Восточные Славяне стали данниками Золотой Орды, степные казачьи земли и Приазовье, на Дону и на Днепре попали в границы татарской империи. По типу, привычкам и роду жизни Казаки мало отличались от других степных народов, переходящих из кочевого в оседлый быт. В царстве хана Бату они оказались, наравне с Половцами-Кыпчаками, своими людьми. Ставши от первой встречи с Монголо-татарами их союзниками. Казаки имели возможность беспрепятственно проживать на прежних местах оседлым военным народом. Ханы со временем поручили им надзор за отдельными участками северной и западной границ. Земледельцы же из их среды должны были доставлять Татарам плоды своих трудов. В Ипатьевской летописи сохранилась часть записи о казачьем племени Болоховцев (под № 1241 г.). Даниил Галицкий «на не болшую вражду держа, яко от Татар болшую надежду имеаху», а к тому же еще, завоеватели не тронули их городков и поручили Болоховцам «да им орютъ пшеницу и проса».

Эти новые «татарские люди» издавна были христианами, а первые ханы не притесняли инаковерующих. В 1261 г. киевский митрополит Киприан, по предложению хана Беркая, основал в городе Сарае епископию для ордынских христиан. Одно время ее центр находился в Переяславе и тогда епископы носили титул Саранских и Переяславских, но потом его. пришлось перенести назад в Сарай и епископы стали называться Саранскими и Подонскими. Богослужения в храмах совершались на церковно-славянском языке, а деловая переписка с митрополитами на языке русском.

Оседлое казачье население выставляло очередные ополчения, которые располагались на границах или принимали участие в походах на запад, но из его же среды выходили своевольные и подвижные группы, совершавшие самостоятельные набеги на соседей. Может быть, поэтому в Литве и в Польше о Казаках сложилось представление, как о племени мало зависавшей от ханов и составлявшем как бы отдельную орду.
Таким образом, все Казаки могли долгое время считаться ордынскими. Исключение составляли только те, что скрылись в горах между Кабардинцами (зто будущие Гребенцы и Горские Казаки), но иногда и они привлекались на службу отдельным ханам. Старинный русский историк Болтин пишет: «В 1282 г. Баскак татарский Курского княжения» призвав Черкас из Бештау или Пятигорья, населил ими Слободы под именем Казаков». Но служба в этой области оказалась им не по душе и они ушли в Канев «к Баскаку, который назначил им место к пребыванию ниже по Днепру. Тут они построили себе городок, или приличнее острожек и назвали Черкасы, по причине, что большая часть их была породою Черкасы» (листки основной Лаврентьевской летописи за этот год, по какой то причине, бесследно исчезли). Но Черкасами назывались и тогда и после также Казаки, вышедшие с . Кавказа. По персидской географии Гудуд ал Алэм (982г.), северо-западная часть Кавказа называлась «Землей Касак», а источники более поздние (Герберштейн, Матвей из Мехова) указывают, что в Пятигорье проживали и Черкасы христиане, говорившие на славянском диалекте.

В Ермолинской летописи под годом 1445 значится: «тое же весны царь Махмет и сын его Мамутяк послали в Черкасы по люди и прииде к ним две тысячи Казаков». Без сомнения, речь здесь идет о стране Черкасской, о том самом Пятигорье. В ином случае, по правилам древнего слога, стояло бы «послали в город в Черкасы».

В то время, когда баскак призвал Казаков из Пятигорья, правителем западных областей царства Золотой Орды или Дешт и Кыпчак был темник Нагай. Казаки в его войсках играли заметную роль и, по мнению казачьего историка Е. П. Савельева (История Дона), своими подвигами способствовали росту его военной славы. Современник Нагая, Грек Пахимер (История императоров Михаила и Андроника) рассказывает, что темник сумел основательно отатарить местное население днепровско-донецких степей. Там все стали носить татарскую одежду, переняли татарские обычаи, язык и все вместе стали так сильны, что легко разбили войска хана, пытавшегося принудить их к послушанию.

После Нагая, при крымских ханах Гиреях, О. К. выступают, как Казани Перекопские и Белгородские. Из них же набирались отряды охраны черноморских колоний Генуи. В уставе колоний предусмотрены их права и обязанности.

В известную эпоху такими же ордынскими можно считать и Донских Казаков. О них можно многое узнать из посланий московских митрополитов к приходам Червленного Яра на Среднем Дону (от начала XIV в. до 1560 г.). Об участии этих Казаков в Куликовской битве говорит извлечение из какой то старинной летописи, сохранявшееся в записях Вкладной книги часовни на Лубянке в Москве: «Там в верховьях Дона народ христианский воинского чину живущий, зовомии Козаци», выступил по стороне Московского князя Дмитрия Донского, «с радостию стретающа его со святыми иконами и со кресты, поздравляюще ему о избавлении своем от супостатов и приносяща ему дары от своих сокровищ, иже имяху у себя чудотворные иконы в церквах своих». Запись во Вкладной книге Донского монастырях говорит и об участии их в самой битве: «Того ради последи прославися образ Пресвятыя Богородицы Донския, зане к великому князю Димитрию Ивановичу Донские Казаки, уведав о пришествии благоверного вел. князя Димитрия Иоановича в междуречьи Дону и Непрявды, вскоре в помощь православному воинству пришли бяше и сей Пречистыя .Богоматери образ в дар благоверному вел. князю Димитрию Иоановичу и всему православному воинству в сохранение, а на побеждение агарян вручиша».
Пишет об этом и Краткая Московская летопись, которая, по словам Ригельмана, «напоминает нам, что перед сражением Московского вел. князя Дмитрия Ивановича с Мамаем, поднесена ему Донскими Казаками икона Донская». А в родословной Татарской истории он же находит: «Когда татарская сила начала упадать, то Казаки, видя, что Россияне начали явно противиться Татарам, также напали на них всеми своими силами».

Причиной этих выступлений послужили междоусобия наступившие в царстве Дешт и Кыпчак, борьба всех против всех и вытекающие из этого постоянные насилия со стороны враждующих между собою татарских улусов.

Когда начались столкновения между разными претендентами на главенство в империи, ханы особенно стали привлекать к себе на службу многие казачьи роды. Они формировали из них свои дружины и ценили Казаков не меньше, чем своих знатных родственников, огланов, князей и мурз. В XV в. О. К. составляли многочисленный социально-племенной слой в друживших между собою Крымской и Нагайской ордах. В то время как Донские Казаки вынуждены были оставить ок. 1395 г. берега своей реки, Перекопские, Белгородские, Нагайские и Азовские Казаки оставались с Татарами до прихода на северные берега Черного моря завоевателей Турок. Тогда О. К. оставили ханов, признавших власть турецкого султана, перекочевали к границам В. Княжества Литовского, а частично и к ушедшим раньше на московские «украйны» Донцам.

Это произошло в конце пятнадцатого столетия, а через полвека все они начали дружное возвращение на те днепровские и подонские юрты, которыми владели при Татарах и которые испокон веков считали своим «Присудом».

Судя по Запорожцам и всем жителям Дона, Терека и Урала, О. К., за небольшим исключением, живя среди Татар, сохранили свои Прежние внешние и духовные черты. В массе своей они пришли назад на Старое Поле христианами с древнеславянской речью, на которой все же несколько отложилось влияние татарских диалектов.

Источник: КАЗАЧИЙ СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК, А.И. Скрылов, Г.В.Губарев

fec2915849a9

ЧЕРНОКЛОБУЦКОЕ ОБЩЕСТВО В ПОРОСЬЕ

Почти все категории черноклобуцкого общества и войска отражены в летописных записях. Лучники названы «молодью». Обычно это действительно были молодые воины-стрелки, обязанностью которых в бою был первый обстрел вражеского войска и заманивание его ложным бегством в засады. Тяжеловооруженные воины назывались «лучшими мужами», во всяком случае часть из них, происходившая из наиболее знатных семей, относилась к этой категории общества.

Аристократы, как и половецкие ханы, имено¬вались князьями. Однако в летописи сведения о них почти не сохранились. Мало того, летописец вообще пред¬почитает не называть имен черноклобуцких воинов. Иск¬лючения единичны: это три берендея — Тудор Сатмазо-вич, Каракоз Мнюзович, Карас Кокай (1159 г.), затем Бастий (1170 г.), Кульдюрей, Чурнай и Кунтувдей (1183, 1190, 1192 гг.). О последнем, названном опреде¬ленно «торческим князем», в летописи сохранились неко¬торые сведения биографического порядка. В 1190 г. его по ложному навету взял и посадил в «погреб» киевский великий князь Святослав.

Соправитель Святослава Рю¬рик отпустил торческого князя, поскольку, мол, это «муж дерз и надобен Руси». Кунтувдей не стерпел «сорома» и бежал в степь к половецкому хану Тоглы. «Половцы же обрадовашася ему и почаша с ним думати, куда бы им выехати в Рускуго землю» (ПСРЛ, II, с. 668—669). Первый поход Кунтувдея с половцами был направлен на поросский городок Чурнаев, который был взят и сожжен, а две жены Чурная и челядь его были взяты в плен, затем они направились к Боровому, но, узнав, что в Торческе сидит сын Рюрика Ростислав, повернули в степь. Судя по направленности этого похода, от которого факти¬чески пострадал только Чурнай, можно думать, что имен¬но этот князь, или «лепший муж», наклеветал на Кун¬тувдея и из-за него началась эта ссора сюзерена с вас¬салом. Зимой хаи Тоглий (Итогды) с Акушем и Кунтувдеем вновь обрушились на Поросье.

Половцы с Тоглием во главе неожиданно от пойманного «языка» узнали, что Святослав с войском стоит у городка Кульдеюрева, и бросились в паническое бегство, а половцы, шедшие с Кунтувдеем, дошли до Товарого’, но также вынуждены были отступить, причем лед на реке Роси проломился и из-за этого многие погибли и попали в плен, но «Кун¬тувдей утече», заключает летописец.

В 1192 г. все лето киевские князья простояли с войсками у Канева, сторо¬жа свои земли. Видимо, Кунтувдей не давал возможности передохнуть ни одного месяца. Поэтому зимой этого года Рюрик послал за Кунтувдеем к половцам. Хаи пришел с большой половецкой свитой. Дипломатичный Рюрик не позволил себе разгневаться на недоверие к его слову, он «половце одарив дары многими… и отпусти их восвояси, а Кунтувдея остави у себе и да ему горъ на Реи Дверен, Руское земле деля» (ПСРЛ, II, с. 674). Так закончился конфликт.

Рассказ этот интересен тем, что в нем неодно¬кратно указывалось не только на существование город¬ков, по и на принадлежность их определенным лицам: Кюльдурею, Чурыаю, наконец, герою повествования Кун-тувдею, получившему во владение прекрасную русскую крепостицу. Таким образом, очевидно, что богатые черноклобуцкие аристократы предпочитали уже селиться в «городках», по-видимому своеобразных феодальных зам¬ках, которые, судя по Чурнаеву, занимала одна семья (аил) данного хана или «лепшего мужа». Итак, у черных клобуков прослеживается ясно выра¬женная социальная иерархия, совпадающая в их воени¬зированном обществе с военной. Наверху стояли крупные аристократы, подчинявшиеся непосредственно князю глав¬ного города любого княжества, в котором были такие вассалы. Характерно, например, что в 1185 г., собираясь в поход против Кончака, Игорь Новгород-Северский об¬ратился за помощью к своему сюзерену — черниговско¬му князю и тот дал ему «коуев черниговских». Своей властью Игорь не мог взять их в свое войско.

Следует сказать, что после образования разноэтыичного черно-клобуцкого союза в Поросье, видимо, сложилась до¬вольно напряженная обстановка. Ханы трех основных орд — торков, печенегов и берендеев — неизбежно долж¬ны были бороться за первенство в союзе. Недаром, как мы уже видели, каждая группа стремилась выступать самостоятельно. Киевского князя такая неус¬тойчивость вполне устраивала, так как объединенные под властью одного сильного хана черные клобуки сразу ста¬ли бы для Руси реальной опасностью. Поэтому некото¬рую разрозненность князья не только допускали, но и поддерживали. Однако им все чаще и чаще, особенно в борьбе с половецкой опасностью, необходимы были соеди¬ненные силы черных клобуков.

В записи 1151 г. говорит¬ся, что сами черные клобуки захотели объединиться, при¬чем не непосредственно под властью киевского князя, который в это время должен был организовать оборону Киева, а под властью его брата Владимира. Так впервые появился у черных клобуков свой русский князь, всегда находившийся в вассальных отношениях к киевским князьям. Юрий Долгорукий, захватив на несколько лет Киев, поставил в Поросье князя Васильке Поросское вла¬дение не было наследственным. Туда посылали наиболее верных Киеву бояр и молодых княжичей, как правило, на один или несколько походов (на несколько лет). Чер¬ные клобуки предпочитали этих молодых, энергичных и подвижных предводителей. В 1172 г. они сказали великому князю: «Кыяже, не ездь, тобе лепо ездити в велике полку… ныне пошли бра¬та которого любо и берендеев несколько…» (ПСРД, II, с. 556—557). Глеб послал после этого на половцев брата Михалко с сотней переяславцев и 300 берендеями.

В 1185 г. Святослав и Рюрик послали воеводой к черным клобукам для походов на половцев боярина Романа Нез-диловича, а в 90-е годы князем над черными клобуками был посажен сын Рюрика Ростислав. Он, очевидно, уже крепко осел в Поросье: его постоянным местожительст¬вом стал Торческ. Матерью Ростислава была половчан¬ка—дочь хана Беглюка, взятая Рюриком в 1163 г., по¬этому естественна склонность этого князя к жизни в Поросье, в быту населения которого сохранились кочев¬нические традиции. Надо сказать, что Поросье, с его своеобразным военизированным бытом, возможностью отличиться в боях, получить надежных союзников-побра¬тимов среди черноклобуцкого населения, привлекало рус¬ских воинов всех рангов. В этом отношении очень интересно одно богатейшее поросское погребение, со¬вершенное под курганом у села Таганча.

В нем похоро¬нен мужчина, ориентированный головой на запад, вместе с ним положена была целая туша коня. Инвентарь этого захоронения очень богат и разнообразен: остатки узды и седла, сабля, копье, остатки щита, булава, кольчуга, шлем, серебряные накладки и серебряная чаша. Датиру¬ется погребение концом XI—XII в.

Погребальный обряд явно языческий, несмотря на находку в могиле медаль¬ончика с изображением Христа. Однако считать это по¬гребение принадлежащим какому-то богатому тюркскому воину мы не можем, потому что, измерения его черепа показали, что это европеоид, длинноголовый, с признака¬ми «средиземноморского типа». Характеристика черепа позволяет считать погребенного принадлежащим к рус¬ской княжеской семье (об этом свидетельствуют и скан¬динавская длинноголовость, и греческая средиземномор¬ская примесь) (Плетнева, 1958, с. 185). Некоторое своеоб¬разие инвентаря подтверждает его отличие от кочевниче¬ских погребений. Кочевники, в том числе и черные кло¬буки, не пользовались щитом, остатки которого найдены с воином из Таганчи, не было у них и булав. Необычна, конечно, и находка христианского медальончика, причем раннего, относящегося к X в., что, видимо, означает на¬следственное владение этим предметом в течение не¬скольких поколений. Погребение это вызвало множество гипотез. Особенно необычным казался языческий обряд, совершенный при захоронении русского князя в XII в.

В настоящее время это уже не кажется столь невероят¬ным, так как археологи обнаружили в Прикарпатье це¬лую сеть языческих святилищ, датирующихся от XI до XIII в. включительно (Русанова, Тимощуп, 1986). Это важнейшее свидетельство чрезвычайной устойчи¬вости языческих мировоззрений на Руси во всех слоях общества. Попадая в окружение язычников, даже рус¬ские князья, судя по Таганче, легко вновь обращались к язычеству, и поэтому черноклобуцкие соратники (а воз¬можно, и жены?) хоронили их в соответствии со своим языческим мировоззрением.

Таким образом, погребение это если и принадлежало не самому Ростиславу Рюрико¬вичу, то, во всяком случае, такому же лихому князю, взявшему на себя трудные обязанности «промежуточного вассала» киевского князя в его взаимоотношениях с черноклобуцкими аристократами и воинами. Выше уже говорилось, что поросские кочевники были участниками подавляющего большинства военных дейст¬вий киевских князей.

В 40—50-е годы это были междо¬усобные драки, в которых со стороны врагов киевского князя участвовали, как правило, половцы, поэтому уже тогда черноклобуцкие воины не только нажили себе в степях обозленных врагов, но и научились не бояться сражаться с ними. В 80—90-е годы русские князья по¬стоянно организовывали походы на степняков и нх вер¬ными помощниками в этих походах были черные клобу¬ки. Летописцу известно только два случая, когда те не пожелали биться с половцами. Первый раз это произо¬шло в 1187 г., когда черноклобуцкие воины предупредили половцев о походе Святослава и Рюрика: «…даша весть сватом свом в половци». Поход был сорван.

Второй раз черные клобуки в 1192 г. просто отказались идти на по¬ловцев «бяхуть бо сватове им сидяще за Днепром». Мо¬тивировка в обоих случаях одна — в половецкой орде, на которую готовился поход, у черных клобуков были родственники — «сваты», т. е. совершенно очевидно, что они брали себе жен из половецких кочевий. Археологиче¬ские данные подтверждают это: среди раскопанных пече¬нежских могил встречаются женские погребения, принадлежащие, видимо, половчанкам. Кроме того, попадаются там и мужские погребения, совершенные с целой тушей коня (около 15%), что характерно для половцев, а сле¬довательно, принадлежавших половцам, влившимся в разноэтничный черноклобуцкий союз.

Однако русские князья приобретали среди половцев вассалов не только в составе черных клобуков. Пример¬но в те же 40-е годы XII в., когда складывался в По-росье черноклобуцкий союз, в разных районах русского пограничья начали формироваться небольшие объедине¬ния (орды?), которые русский летописец называл «дикие половцы». Академик Б. А. Рыбаков предложил убеди¬тельную гипотезу о происхождении этих новых группи¬ровок. Он считал «диких половцев» остатками половец¬ких орд, разбитых русскими в начале века; поэтому их и называли «дикими», т. е. не входящими ни в какие известные в степях крупные половецкие объединения. По характеру эти новые образования были аналогичны чериоклобуцкому союзу, так как состояли из семей (аилов), вышедших из различных орд и не связанных друг с другом кровнородственными отношениями.

Летописные данные позволяют считать, что существо¬вали две группировки «диких половцев». Первая группи¬ровка занимала земли, видимо, где-то в степном Подонье (между Осколом и Доном или на самом Дону). Эта груп¬па политически была связана с князьями Черниговского княжества и с Юрием Долгоруким. Среди них были дядья князя Святослава Ольговича: Тюпрак и Камоса Осолуковичи. Связь эта была не только родственной, но и традиционной, поскольку еще в 1128 г. в летописи упо¬минается хан Селук (видимо, их отец), пришедший по просьбе Всеволода Ольговича к Вырго, т. е. на юго-вос¬точную границу Черниговского княжества. Это косвенно подтверждает факт местоположения кочевий Селука и его сыновей в бассейне Дона. В 1149 г. Юрий, пройдя земли вятичей, подошел к старой Белой Веже, т. е.. на нижний Дон.

Оттуда, не дождавшись там половцев, Юрий направился к русской границе (опять-таки юго-восточ¬ной), и уже там к нему присоединились «дикие полов¬цы». Через два года после этого Юрия снова поддержи¬вали в его борьбе с Изяславом «дикие половцы», причем соединение их с русскими полками произошло па левом берегу Днепра — па южной границе Переяславского кня¬жества. Следует отметить, что среди этих половцев, ви¬димо, одним из военачальников был сын знаменитого Боняка — Севеич, погибший во время осады Киева. Этот факт представляет интерес потому, что Боняк, как из¬вестно, был ярым врагом русских князей (и Мономахо-вичей, и Ольговичей), а его сын, отколовшись, вероятно, в силу каких-либо причин от орды отца, стал «диким по¬ловцем», беспрепятственно грабившим в союзе с Ольгови-чами и Юрием Киевское княжество.

Помимо упоминаний о «диких половцах», явно свя¬занных с юго-восточным пограпичьем Руси, в летописи значительно отчетливее выявляется группировка, участ¬вовавшая в «западных» походах в качестве союзников русских князей. Так, еще в 1146 г. Всеволод Ольгович в союзе с ближайшими родственниками и с Болеславом Лядским, а также «дикими половцами» пошел на Галич. Им удалось зажечь «острог», но в открытом бою Всево¬лод потерпел неудачу, вернулся в Киев, где вскоре умер.

Можно, конечно, считать, что речь идет о «диких по¬ловцах», обитавших поблизости от черниговского погра¬ничья и привлеченных Ольговичем в данный поход по¬тому, что среди них было много друзей, в том числе хаи Селук. Однако то обстоятельство, что Всеволод был тогда киевским князем, а также последующие сообщения лето¬писи, свидетельствующие о «западном» направлении ин¬тересов какой-то части «диких половцев», позволяют все-таки полагать, что эта группировка обитала где-то на за¬паде от Киевского княжества. В 1151 г. в летописи записано, что какие-то «дикие половцы» вместе с уграми (венграми) помогали киевскому князю Изяславу вести борьбу против Юрия и Ольговичей. Они же в 1159 г. должны были участвовать в планировавшемся киевским князем походе против Ивана Берладыика, земли которого находились в Прутско-Диестровском междуречье. Князь ждал их на западной границе — у городка Мунарева. Ясно, что не донские «дикие половцы» были участниками этих событий.

Под 1162 г. в летописи сохранился рассказ о большом совместном походе князей западных княжеств (в част¬ности, Галицкого) и черных клобуков на Киев — на одно¬го из Ольговичей, захвативших тогда, после смерти Юрия, киевский стол. «Дикие половцы» в этом походе были на стороне Ольговича — они «устрегоша рати» и предупредили князя о надвигающейся опасности. Види¬мо, узнать об этом походе «дикие половцы» могли только в том случае, если сами они занимали земли, находив¬шиеся на пути или поблизости от пути этого собиравшегося войска. Эти земли находились, возможно, в между¬речье верховий Буга и Днестра на южной окраине Галицко-Волынского княжества. Им мог принадлежать и раскопанный Н. Е. Бранденбургом Каменский могиль¬ник, прослеженный на котором погребальный обряд сви¬детельствует о сильной этнической смешанности хоронив¬шего там своих родичей населения. В то же время пре¬обладание явно половецких черт в погребальном обряде (камни в насыпях, восточная ориентировка, захоронение целых туш коней) говорит как будто о преобладании в этой группировке половецкого этнического элемента. По¬явление па территории, занятой кочевниками, могильни¬ков является одним из важнейших признаков, подтверж¬дающих возникновение здесь хотя бы относительной оседлости. Видимо, образ их жизни, экономика и социаль¬ные отношения были очень близки к черноклобуцким. Следует сказать, что «дикие половцы» не стали вассала¬ми русских князей, они не селились на русских землях, а кочевали только поблизости от них как на востоке, так и на западе. Однако в середине XII в. примерно в тече¬ние 20 лет они были союзниками русских князей в их междоусобных драках, причем, как правило, на стороне Ольговичей. Против половцев они не выступали ни разу.

После 1162 г. «дикие половцы» 33 года не упоминались летописцем, хотя, судя по Каменскому могильнику, отно¬сящемуся ко второй половине XII в., продолжали жить на занятых ранее землях. О них «вспомнили» только в 1195 г., когда к власти в Киеве пришел князь Рюрик. Он начал свое княжение с миротворчества: сумел поми¬рить всех князей и затем «роспусти дружину свою, и братию свою, и дети своя: и дикий половци отпусти в вежи своя, одарив я дарами многими» (ПСРЛ, II, с. 690). Уже в следующем году мир кончился, Рюрик стал собирать силы для борьбы с Ольговичами и привлек диких половцев. Видимо, в этих событиях принимала участие опять-таки западная группировка. И это было в последний раз.

В заключение обратимся еще к одному степно¬му наименованию, появившемуся на страницах летописи одновременно с черными клобуками и «дикими половца¬ми». Это бродыики — отряды вольных русских степных поселенцев, аналогичных казачеству, возникшему в сте¬пях на 500 лет позднее. Название «бродники» происходит от слова «бродить», близкого по смыслу тюркскому кор¬ню «каз» (кочевать), от которого образовалось слово «казаки». Для локализации месторасположения в степях броднических поселений в нашем распоряжении есть только косвенные данные. Бродыики упоминаются, как правило, вместе с половцами, связанными с Чернигов¬ским княжеством (с Ольговичами).

Отсюда можно сде¬лать вывод, что они жили где-то рядом с этими половца¬ми, кочевавшими, как мы видели, в бассейне Дона. В археологических разведках, которые наш отряд вел па среднем Дону (в Воронежской области), были обнаруже¬ны остатки (скорее следы) нескольких кратковременных небольших поселков (почти кочевий), характеризующих¬ся находками на них. обломков типичных древнерусских горшков XII в.

Не исключено, что эти поселки, располо¬женные в устьях маленьких правых притоков Дона, в скрытых от врагов и ветров овражках, принадлежали выходцам из Руси, бежавшим от притеснений боярства и князей,— бродникам. Возможно, что отдельные их группы находились не только на среднем Дону, но и в других, отдаленных от Дона районах степи. Вероятно, бродниками были основаны поселки, остатки которых, обнаруженные на нижнем Днепре и сопровождавшиеся обширными христианскими кладбищами, характеризуют¬ся находками обломков типичных русских сосудов. По¬следний раз в летописи они были упомянуты в кровавый 1223 г. как участники битвы на Калке. Характерно, что бродники вместе с половцами первыми дрогнули и нача¬ли отступать под напором врага. Они чувствовали себя гораздо ближе к кочевникам, чем к русским воинам.

Видимо, к этому времени (через три поколения после первого упоминания) бродники в основной массе слились с половцами. Это естественно: в степь из Руси бежали мужчины, жен они брали не с далекой родины, а из ближайших кочевий, а следовательно, большинство их в начале XIII в. только на четверть были русскими. Впро¬чем, к тому времени и в самих половецких кочевьях было много таких же «квартеронов»: браки между пред¬ставителями двух миров — русского и степного были по¬стоянными. Итак, мы познакомились с двумя видами соподчине¬ния кочевников на Руси.

Один из них— вассальный рас¬пространился широко во всех граничивших со степью русских княжествах. Союзнические, как бы «федераль¬ные» отношения поддерживали с этими же княжествами «дикие половцы», а иногда в них вступали и бродники. Летопись сохранила сведения еще об одной форме использования русскими князьями кочевнических воинов. Большинство этих последних происходило преимущест¬венно из числа рядовых пленников. На Руси они превра¬щались в княжеских слуг. Под 1015 г. в летописи гово¬рится о поваре князя Глеба «именем Торчии», который зарезал юного князя по приказу «окаянного Горесара». Аналогичные «грязные дела» поручались и Баидюку — «отроку» Владимира Мономаха, который пригласил Итла-ря в баню, где хана убили (1095 г.), и овчуху «торчипу именем Береньди», выколовшему по приказу своего кня¬зя глаза князю Васильку (1097 г.).

Все они относились, вероятно, к беднейшей части пленных воинов или даже захваченным вместе с вежами рядовым пастухам. Как мы видим, на Руси они исполняли обязанности слуг низ¬ших категорий: повара, овчуха, седельника. Был среди них и «отрок», т. е. самый младший, но все-таки дру¬жинный «чин». Были пленными и «кощеи» — взятые на поле битвы главы семей (аилов, кошей), не могущие по каким-то причинам выкупиться из плена. Эти своих не предавали. Так, в 1170 г. кощей Иславич попытался предупредить своих (правда, поздно!) о надвигающихся на них полках девяти русских князей. Таких «кощеев» можно было использовать только в междоусобицах. Там они, как и беднейшие пленные, не жалели русских (ни своих «господ», пи чужих). Иногда в летописи назы¬вались имена тюркоязычных воинов, вероятно перешед¬ших на службу к князьям: «половчанин именем Кумаи» (1096 г.), Кулмей (1097 г.), Горепа и Судимир Кучебич (1147 г.), Олбырь Шерошевич (1159 г.) и др. Все это пе пленные, презрительно именуемые общей кличкой «кощеи», а придворные и дружинники, которых киязья направляли друг другу в качестве послов, которым пору¬чали возглавлять часть войска. Но и этих как будто бы верных и проверенных придворных привлекали обычно только в межкняжеских распрях. В степи с ними не ходили.

Следует подчеркнуть, что начиная с середины XII в. в летописных записях уже не попадаются тюркские име¬на отдельных придворных, слуг и воинов. Вероятно, это можно объяснить окончательно оформившимися вассаль¬ными отношениями с черными клобуками и другими ко¬чевническими группировками, локализовавшимися на границах Черниговского и Переяславского княжеств. Ис¬пользование пленных потеряло необходимость, поскольку под рукой всегда были опытные и связанные вассалитетом отряды отважных всадников, всегда готовых идти в любой поход: как на соседнее княжество, так и на даль¬ние степные кочевья половцев. Это было тем более нуж¬но русским князьям, что вторая половина XII в. знаме¬нуется постепенным укреплением половецких орд, рас¬ширением территории их кочевания, восстановлением сил после сокрушительных ударов Владимира и его сына Мстислава.

WUUYrIW9TlU

ПОЛОВЦЫ. ХАНЫ ЛУКОМОРЬЯ

Еще раз князья Тоглий и Акуш названы именно лукоморскими ханами в записи 1193 г. о мире, который захотели заключить с половцами Святослав и Рюрик (киевские князья). Святослав поручил Рюрику пригласить лукоморских половцев «Акута и Йтоглыя». Оба они пришли в Капев., где их ждали оба русских князя. Святослав же взял на себя договор с другой., близкой к русским границам половецкой группировкой — Бурчовичами, возглавляемыми тогда ханами Осолуком и Изаем.

Однако Бурчевичи приехали «по оной», т. е, левой сторо¬не Днепра и стали напротив Напева, отказываясь ехать в него, так как у них были пленные из черных клобуков, которые их могли заставать силой вернуть во время пе¬реговоров. Бурчевичи начали приглашать князей к себе в стан, поскольку, говорили они, зто же вам, а не нам нужен мир. Русские князья гордо ответили им, что ни их деды, ни отцы их не ездили в степь просить мира. Тогда Бурчевичи уклонились от переговоров и ушли в степь, а Святослав отказался мириться с одними лукоморцами. «…Не могу с половиною их миритися»,— ска¬зал он и гневный уехал из Канева в Киев (ПСРЛ, II, с. 676).

Определить точное расположение Лукоморья доволь¬но трудно. Однако есть данные говорить о том, что ко¬чевья Лукоморцев располагались по излучинам Азовско¬го и Черного морей и низовьям Днепра, поднимаясь до «Протолчии» и Хортицы. Днепр был основной магист¬ралью, вдоль которой в разные времена года перемеща¬лись лукоморские половцы. В «Слове о полку Игореве» это находит подтверждение в следующих строках, обра¬щенных Ярославной к Днепру: «Ты лелеял еси на себе Святославли насады до пълку Кобякова», т. е. лукомэр-ский хан Кобяк прямо связывается с Днепром.

О том, что Лукоморцы занимали приазовские излучи¬ны, свидетельствует упоминание под 1190 г. в числе пленных двух Урусобичей. В 1103 г. кочевья Урусобы, по сведениям русского летописца, находились где-то в районе реки Молочной, впадающей в Азовское море. Можно проследить лукоморских половцев и по камен¬ным статуям, которые были обнаружены в районе нижне¬го Днепра. Как правило, относятся они к развитому пе¬риоду половецкой скульптуры, а именно ко второй поло¬вине XII — началу XIII в. Видимо, это может, быть кос¬венным подтверждением того, что лукоморские половцы оформились в относительно крепкое объединение не¬скольких орд примерно в 60—70-х годах XII в.

Вполне возможно, что в лукбморское объединение входили и крымские кочевья. Во всяком случае, синхронность и стилистическое, единство статуи лукоморских и крымских половцев очевидны. Характерно, что Лукоморцы набегали и даже на мир в 1193 г. приходили на Русь (в основном в Поросье) по правому берегу Днепра — по пути, пролегавшему между рекой и мощным лесным массивом, который защищал от степняков Поросье с юга.

Традиция такого передвижения сложилась, видимо, не случайно: по левому берегу между Лукоморцами и рус¬ской границей кочевали половцы другого объединения, которое летописец неоднократно называл в XII в. «при¬днепровским». В одной из предыдущих глав мы уже гово¬рили, что на степном левобережье Днепра, по берегам Волчьей и Самары, кочевала орда Бурчевичей.

Поскольку известность этой орды, не только расширившей к концу XII в. территорию кочевания, но и объединившей, воз¬можно, вокруг себя несколько менее крупных орд, осо¬бенно стала выявляться в летописи в последние два де¬сятилетия XII в., попытаемся рассмотреть сведения о ней не хронологически, а ретроспективно. Итак, выше уже говорилось, что Бурчевичи, возглавляемые Осолуком и Изаем, приходили по левой стороне Днепра к Каневу на мир в 1193 г.

По тому, что оба хана вели себя крайне дерзко, можно с уверенностью говорить, что Бурчевичи переживали в эти годы время наибольшей своей силы и не очень боялись русского удара (его и не последовало). Оба хана упоминались и ранее — под 1184 г., они по¬пали в плен к русским после неудачной битвы у Ерели (устья Орели). Поход русских был направлен тогда на Лукоморцев, но на обратном пути русские полки проходи¬ли по землям Бурчевичей и к тому же раскинули стан на их земле. Это, видимо, и было причиной участия ханов Бурчевичей Осолука и Изая Билюковича в бою у Ерели.

В записи 1168 г. летописец кратко рассказывает о том, что в лютую зиму два Ольговича — князья Олег и Ярослав — ходили на половцев «…взя Олег веже Козины и жену, и дети, и злато, и сребро, а Ярослав Беглюковы веже взя» (ПСРЛ, II, с. 532). По-видимому, Беглюк этой записи — отец Изая, а это значит, что вежи его на¬ходились в Приднепровье. Что касается веж Козы, то они размещались, по-видимому, где-то поблизости от беглюковых, так как поход Ольговичей был совместным, хотя князья и разделили между собой объекты грабежа. Надо сказать, что Ольговичи, княжившие в основном на Черниговщине, и в добре, и в зле (в мире, браках, военных союзах и битвах) были более связаны с восточным крылом половцев. Поэтому, если бы не упоминание имени Беглюка, мы бы скорее поместили вежи обоих хаиов где-нибудь в Заосколье — поближе к черниговским границам. Однако летописью зафиксирован еще один факт набега из Черниговского княжества в Приднепровье в 1167 г.— князя Олега Святославича, видимо убившего тогда хана Боняка.
Еще при жизни Боняка Беглюк (Белук) был довольно влиятельным ханом, поскольку именно с ним князь Ростислав заключил в 1163 г. мир и взял у него дочь замуж за своего сына Рюрика. Характерно, что сын Рюрика и «Белуковны» — князь Ростислав Рюрикович ни разу не ходил в набеги на правый берег Днепра, хотя был лихим воином, охотно возглавлявшим стремительные грабительские броски черных клобуков на лукоморские зимние вежи (1190, 1192, 1193 гг.).

Хан Коза, очевидно, также был знатным аристократом и влиятельным лицом в степях. Недаром летописец, сообщая под 1180 г. о ги¬бели этого хана, особо выделяет его из остальных убитых и плененных половецких аристократов: «И тогда убиша половецкого князя Козла Сотановича, и Елтука, Кончакова брата, и два Кончаковича яша, и Тотура, и Бякобу, и Кунячюка багатого, и Чюгая…» (ПСРЛ, II, с. 623). Из этого сообщения следует, что, как и Беглюк, Козел Сота-нович после потери веж отнюдь не утратил своего веса в степях — целых 11 лет он оставался одним из самых видных владетелей приднепровских половцев.

pre_1310753899________

РОДИНА КАЗАЧЕСТВА

 Проблема происхождения русского казачества остается острой и крайне политизированной. Ситуация особенно обострилась в последние 20 лет в связи с процессом возрождения казачества после десятилетий гонений и отчасти даже ликвидации самого этого явления. Не секрет, что казаки часто выступали на стороне ярых противников Советской власти, включая белое движение и германских оккупантов. В настоящее время в процесс самоорганизации казачества встревают ангажированные различными про властными структурами ‘историки’ и ‘атаманы’. Так было всегда, и так остается. Казачество изначально делилось на вольное и служивое. Гипотез происхождения казачества было выдвинуто много десятков. В Советское время основной была ‘бегло- холопская’. По ней в казаки уходили выходцы из различных сословий Московского государства, прежде всего, из крестьян и беглых преступников. На дальних окраинах государства они находили прибежище от преследования властей. Действительно, традиционные области расселения казачества совпадают с границами Московии 15-17 веков, времени появления первых документальных свидетельств о казаках. Это низовья Волки и Дона, а также, Днепра. Однако, переписные книги того времени дают сведения о присутствии казаков и в районах Русского севера и Сибири. А первые упоминания о казаках в летописях 15 века связаны с Рязанской землей и Казанским царством. В этот же период казаки с татарами нападали на восточные украинские владения Польши. О волжских и нижнедонских казаках первые сообщения появляются только в 16 веке, когда в районе переволоки они строят несколько своих укрепленных городков (станицы и хутора появляются позже). На Днепре возле Чигирина раскопано казачье кладбище, первые захоронения датированы рубежом 15-16 веков. При этом, этнический тип мужчин отличнается от местного славянского. Это дает основания говорить о приходе казаков на Днепр откуда-то со стороны. Днепровских казаков звали ‘черкасцами’, но связь имени с кавказскими черкесами не подтверждается генетикой и антропологией. Мною была выдвинута гипотеза, что слово ‘черкасцы’ означает ‘люди церкви’, от варианта слова церковь — ‘черкав’. Черкассцы были русскими христианами, говорили по-русски, но по результатам исследований захоронений имели булгаро-половецкий тип внешности. Эти люди пришли на Днепр уже сложившимся военизированным мужским сообществом (жен брали из местных). Откуда? Булгар и половцев к тому времени давно не существовало. Очевидно, где-то до 15 века, в трудные века Золотоордынской власти, сохранялся некий реликтовый анклав. В связи с этим, некоторые историки выдвигают гипотезу о зарождении и существовании казачества в структурах Орды как особых русско-татарских отрядов, выполнявших пограничные и охранные функции (сопровождения баскаков). Существование татарского казачества в 13-16 веках мною не подвергается сомнению, но отождествлять его с русским казачеством 15-16 веков нет оснований. Отличий множество и они принципиальные. Первые русские казаки селились в небольших крепостях вдоль важнейших речных путей и передвигались на сотни и тысячи км в основном на судах. Конный строй они освоили только к 17 веку. До того времени все военные походы проходили по рекам и морям, а зимой — на лыжах. Важна также изначальная приверженность казачества христианской вере русской обрядности и владение правильной русской речью. Сохранить всё это в случае долговременного проживания в условиях степного Ордынского государства было бы невозможно. Татарские войска исключительно конные. Некоторым их пограничным отрядам могли давать казачьи вольности, но это было чисто внешнее сходство с русским казачеством. Можно допустить, что какая-то часть этих татар позже влилась в русское казачество, но не она была первопричиной его зарождения. Сказанное заставляет искать родину казачества в стороне от традиционных регионов его расселения в 16-18 веках. Вятская республика 14-15 веков — единственно возможный вариант, соответствующий всем условиям и фактам. Дореволюционный историк казачества Евграф Савельев в своих работах после поиска всех возможных предшественников казаков (от хазар, половцев и черкесов до степных кайсаков) в конечном счете признает самым вероятным участие в этом процессе Хлыновских ушкуйников, бежавших на Волгу и Дон после разгрома республики на Вятке в конце 15 века. Проблема в том, что история Вятки до последнего времени оставалась мифологизированной и далекой от реальных фактов и современных исторических представлений. Согласно известному ‘Сказанию о вятчанех’ и ей подобным фальсификатам 17 века языческая вотско-черемисская Вятка заселялась богобоязненными новгородскими беглецами в конце 12 века. Но археология этого не подтверждает. Бассейн Вятки был заселен на протяжении 3 тысяч лет. При этом, резкой смены населения не наблюдается. Вновь прибывающие извне уживались и смешивались с прежним населением. Можно даже говорить о существовании особой Вятской древнерусской народности. Постепенная ликвидация ее произошла уже после присоединения к Московскому государству. Рудименты вятского самосознания сохранялись до 19 века. Вятичи-вятчане долго не считали себя русскими в узком тогдашнем понимании этого слова (как подданные Московской Руси). Значительная часть древневятского населения в конце 15-го — в начале 16-го веков покинула регион. На их место прибывали переселенцы с Русского севера (бывшей Новгородской земли), Оплотом новой власти стал построенный в начале 16 века новый Хлынов, заселенный, в основном, московитами и нижегородцами. Чтобы понять феномен Вятской земли следует углубиться в далекое прошлое. В 1 тыс. до н. э. столицей Прикамья был легендарный Геродотовский деревянный город Гелон, который можно отождествить с многослойным Елабужским городищем. Население региона в ту пору по Геродоту составляли отличные друг от друга, но дружественные племена — гелоны и будины, под которыми можно понимать европейский и азиатский по происхождению компоненты развитой Ананьинской археологической культуры бассейна Вятки. Отсюда происходит известная в средние века пара этнонимов Хлыны и Вотины, а также двойственность названий главной реки — Холун и Вятка (Ватка, Вотка). Ват на многих языках означает «вода». В 3 веке н. э. к югу от постананьинской Азелинской культуры появляется европеизированное именьковское население, в основе своей праславянское. В 4-6 веках в контактной зоне (территория северного Татарстана) происходит смешение этих культур и появление в Волго-Вятском регионе качественно нового этноса. Историк Седов на основании славянских заимствований в прапермских языках, считает, что он звался Русы. Особую роль в этом процессе сыграли отряды европейского и азиатского рыцарства (остготы и гунны) оставившие богатые воинские захоронения на Вятке и нижней Каме. Столкновение и последующее примирение этих двух группировок привели к появлению Волго-Вятских русов, предков Скандинавских викингов. Вятка-Камье той поры и есть описанная в сагах Великая Холодная Свитьод, родина вождей викингов. Часть рыцарей во главе с легендарным Одином (Вотан) ушла в 5 веке по известному с древности ‘Меховому пути’ на запад. Связи Вятки-Перми (Биармии) с Балтикой и Скандинавией прослеживаются на протяжении 5-15 веков. По сагам Биармия была богатой страной, управляемой на основах военной демократии близкой скандинавам. В соседстве с Биармией, южнее ее, располагалась отдельная область Алаборг, очевидно, княжество в низовьях Вятки и Камы с центром на всё том же Елабужском городище. Это и есть легендарная столица предков викингов (асов) Асгард. Окончательное падение ее под натиском монголо-татар произошло только в середине 13 века, когда часть биармов бежала в Норвегию, а часть еще ранее отошла на среднюю Вятку. Биармия всегда интересовала балтийских викингов скандинавского и западно- славянского происхождения. Эти искатели приключений и богатств, оседавшие в Вост. Европе, получили имя Русы. Одна из их группировок во главе со своим конунгом обосновалась в Волго-Клязьминском междуречьи (центр Сарское городище). Это был известный по сообщениям арабов Каганат русов на ‘острове русов’. Вятские русы-биармы были их главными союзниками и составляли основу объединенного войска. Русский каганат на Волге вел в 9-10 веках войны с Киевом, для удержания позиций было предпринято массовое переселение с Волго-Вятского региона (терр. Мари-Эл) на Оку. Так появилось славяно-вотское племя Вятичи (потомки именьковцев и азелинцев). Волжские русы и их союзники сыграли важную роль в разгроме Хазарии, но их силы оказались подорваны войнами на два фронта, что привело к падению независимого Русского каганата, его продолжением стала Владимиро-Суздальская русь с династией киевских князей. При этом Вятские русы, жившие на окраинах этого государства, оказались разделены на три анклава: Вятка, Ока и Вотская земля к северу от Новгорода. Опустевшее Ветлужско-Вятское междуречье в 11 веке заселили предки нынешних марийцев. В предшествующей им культуре древнерусский элемент явно присутствует, в Волго-Вятском междуречьи сохранялся он и далее. Биармия — огромная северная страна, в которую входил и бассейн Вятки, вероятно, как ее центральная часть. Во всяком случае, археология 1-го тысячелетия н. э. свидетельствует о развитом производстве металлов на берегах Вятки и Камы. Отсюда далеко на запад и восток распространялись бронзовые украшения и амулеты Пермского звериного стиля и серебрянные гривны Глазовского типа Чепецкой археологической культуры. На Вятке и верхней Каме были найдены самые ранние в Восточной Европе клады арабского серебра, монеты и художественные вещи 5-8 веков. Прикамская Биармия поставляла меха чернобурых лисиц и соболей в северную Европу и арабам. Здесь раньше, чем в других регионах Сев. Европы появилась технология тройного пакета в изготовлении клинков. Не случаен интерес Скандинавских викингов, торговцев и разбойников, к этому региону. Попадали они сюда несколькими путями: через Зап. Двину или Ладогу в бассейн Волги; или в обход Скандинавского п-ова через Сев. Двину. В саге описаны три пути в далекий город на востоке, Алаборг, в котором узнается Елабужское городище, центр отдельного княжества на южный пределах Биармии. Ведут туда три пути, все трудные и опасные. Самый короткий, но и самый опасный, — по Волге, известный с древности Меховой путь. Самый дальний — обходной северный, по морю и северным рекам, Двине, Печоре и другим. Третий проходит через три леса (три волока, водораздела) и земли опасного племени, вероятно, самих биармов. Они предстают в сагах как богатыри во всём равные самим викингам, их князья владеют землями, имеют хорошо вооруженных рыцарей, родство с биармами считается почетным. Вместе с тем, арабские авторы 9-12 веков свидетельствуют о трех видах руси, древнерусских протогосударствах. В двух из них легко угадываются киевские и новгородские русы. Третья русь, Арта (каганат русов), ближайшая к Булгару, может быть отождествлена с Сарско-Тимиревским регионом древнерусских артефактов, вятские биармы расселялись на границах этого государства от Волхова до Оки и Вятки. Уже в этом можно видеть схожесть с казачеством. По Фадлану, побывавшему у волжских булгар в 922г., богатые русы прибывали к ним на судах для торговли, имели свои большие дома-комунны, мольбища и захоронения. Археология подтверждает присутствие русов в крупных городах булгар. В летописи всвязи с событиями вокруг войны русов с хазарами говорится также о военных действиях киевских русов против вятичей, под которыми понимают население Оки, югозападного форпоста русского каганата. Нельзя исключить, что после разгрома русского каганата на Волге в конце 10 века киевскими русами артанские русы перебрались ниже по Волге, где основали первоначальную Казань, в археологии которой древнерусские артефакты, в частности, каменные укрепления схожие с древнеладожскими. Кроме того, цитадель Елабужского городища напоминает норманские каменные крепости 10-11 веков. Оба сооружения не имеют аналогов у булгар, само присутствие которых на сев. берегу Камы до 13 века остается под вопросом. Междуречье Волги и нижней Вятки имело особый статус и звалось в русских летописях Камской Булгарией. Вероятно, это был союзник Волжских булгар, которые, разумеется, пытались временами установить здесь свой контроль. После разгрома булгар монголо-татарами сюда на северный берег Камы устремились беженцы, булгары-мусульмане, что привело к изменению этнической ситуации в регионе. Этой территории удавалось много лет сохранять свою независимость от татар, Казань пала только в 1268 году под ударом обьединенного русско-татарского войска, город запустел на сотню лет, население, видимо, ушло на север. К сказанному можно добавитьследующее. В картографии Идриси (12 век) некие русы располагались в соседстве с булгарами где-то на территории нынешнего северного Татарстана и Мари Эл. Другай арабский путешественник Гарнати, побывавший в Вост. Европе в 12 веке, описывает прибывших в Булгар зимой купцов Вису по внешности и характеру схожих с русами. Дорогая меховая одежда, розовый цвет кожи, склонность к крепкому алкоголю. Это могли быть биармы, потомки русов и финноугров, поселившиеся в бассейне Вятки и Камы. Археология Вятки 11-15 веков свидетельствует о смешанном населении городов той поры. Замечу, что имя «русы» получили выходцы из северных народов, занимавшиеся торговлей с южными странами за характерный красноватый цвет кожи, рус значит красный, рыжий, розовый. Название Арта или Артания явно связано с Балтийским регионом. Оно может происходить от слова «янтарь», специфического экспорта. Или, учитывая предания о проживании русов на островах за морем, — от культового города западных славян Аркона на острове Рюген. Немаловажен для поиска родины русов также о. Готланд, база викингов. Надо помнить, что русы были разного происхождения. В летописи встречается упоминание о «серебрянных булгарах», что, видимо, является неверным переводом слова «нукрат», — булгарского наименования р.Вятка. Нукратом в 12 веке считался также участок нижней Камы от устья Вятки. По реке Нукрат в Булгарию прибывали купцы, в том числе, новгородцы, вероятно, имевшие свою факторию на Вятке в устье Моломы. Поэтому река получила имя Нукрат, искаженное от Новгород. Таким образом, существование некого особого древнерусского государственного образования в соседстве с Волжскими булгарами не вызывает сомнений. В 13 веке большая часть его населения переместилась на Вятку, именно тогда здесь отмечается рост городов. Следующим важным событием в истории нашей земли стало появление на Волге выше Казани около 1171г. выходцев с Галицкого княжества — бродников-берладников, — военизированного сообщества профессиональных наемников. Здесь они поселелись в пограничье русских и булгар. Покинуть родину (территория Молдовы и Галичины) их заставило поражение в нескольких столкновениях с Киевскими князьями и преследование за приверженность старославянскому язычеству. На новом месте они вскоре не поладили с булгарами и часть их, поселившаяся на Елабужском городище, после разгрома крепости ушла вверх по Каме и далее на Вятку. Другая часть, остававшаяся на Волге (Важнангерское городище), бежала от карательного рейда булгар вверх по Ветлуге также на Вятку. Эти события искаженно отражены в Сказании о вятчанах. На Вятке берладники-галичане поселились в двух анклавах: Моломско-Пижемском и Микулицком. В районе современного г. Кирова, на западной окраине Микулицкой волости, существовал культовый центр язычников, Вятское городище-святилище. Так как женщин галичане брали в основном из числа местных пермячек-биармиек, их потомки стали славяно-вотскими метисами. Они составляли от 10 до 50% населения средне- вятских городов, и оставили у нас заметное число гидронимов с характерным для юго- запада Украины окончанием «-ица». Оставшиеся на Волге берладники женились на черемисках, их потомки звались горные черемисы или мари. Имя созвучно с молдавским словом «маре» — высокий, верхний, великий. Некоторые важные сведения по рассматриваемой теме содержатся в непризнанной официальными историками булгарской хронике Джагфар Тарихы. В ней говорится, что опальный и отчасти близкий к русским правитель Гази Барадж для восстановления своей власти в Булгаре нанял в качестве гвардии приказанских язычников гарачцев, в которых легко угадываются поселившиеся в пограничной полосе галицкие берладники. После его свержения гарачцы ушли на Вятку, где жили в нескольких городках, один из которых назван как Гарья (Карино-Нукрат). В дальнейшем эти гарачцы, которых в летописи называют первыми казаками, участвовали в западном походе монголо-татар 1239-42 годов, на стороне которых оказался эмир Барадж-Бурундай. Из вятских казаков, разделившихся в последствии на христиан, мусульман и язычников, вышло Яикское казачество. В войсках Бату были созданы аналогичные казачьи части, пользовавшиеся определенными вольностями. Казак здесь означает вольнонаемный несемейный легковооруженный воин-богатырь. Во второй половине 14 века на Вятку стали проникать флотилии ушкуйников. Эти вольные люди обосновались на восточной окраине Новгородской земли, Перми Великой: на Вычегде в Усть-Выми, и на верхней Каме в Искорском и других городках. Под водительством беглых новгородских бояр эти «разбойники» устраивали грабительские походы на города поволжья, прежде всего, Булгарии, вассала Орды. Вятка привлекала их как удобный плацдарм, более обжитой, чем глухие леса севера. Свои набеги они оправдывали борьбой с иноверцами. На Вятке им оказали сопротивление славяно- вотские язычники. После нескольких попыток ушкуйникам удалось захватить и разрушить святилище на территории современного Александровсеого сада в Кирове, но обосноваться на левом берегу Вятки им так и не удалось. Уцелевшие вятские язычники разошлись по сторонам, часть обосновалась в районе с. Карино (Кара-гурт). В начале 15 века власть здесь оказалась в руках Арских князей, потомков разных булгаро-половецких князей, собравшихся в Приказанье после воцарения в степях монголо-татар. Джагфар Тарихы нелицеприятно описывает ушкуйников-разбойников, часто нападавших на города Булгарии. Вместе с тем, она признает выборность воевод, достаточную организованность и многочисленность их поселений на Каме (где она поворачивает на юг), а также сообщает интересный факт, что слово Ушкуй было придумано вятчанами. Скоростные вятские суда были известны в 15-16 веках. На мой взгляд, непонятное по происхождению слово «ушкуй-ускол» может быть искажением от вятского словечка Ускор, ускорное (скоростное) судно. В устье Моломы, на стратегическом пути с Устюга в Булгар, располагалась древняя Вятка, центр отдельной волости на границе русских и булгар. В 12-15веках она часто переходила из рук в руки, в 1375 году, в числе многих других русских городов, Вятка попала в список плательщиков ордынской дани. Ушкуйники, поселившиеся в Микулицкой волости, вели упорную войну за нее, столкновения продолжались до 1421 года. После этого можно говорить о консолидации Вятской земли, формировании некой общности, известной по летописям под именем вятчане. В знаменитом походе 1471 года на Сарай могло принять участие всё мужское население вятских городов, включая потомков ушкуйников, берладников, вотских язычников и мусульман. В походах вятчане управлялись выборными воеводами и ватаманами, авторитетными командирами, предводителями ватаг, военных подразделений-флотилий в несколько сотен речных стрелков. На суше эта ватага действовала боевым клином, который звался «вятка». Колын, второе название самого известного вятского города, Вятки на Моломе, связано с именем хлын. В 1391 году Колын-Вятка был взят войсками Тохтамыша, бежавшего от разгрома на Кондурче, а его население уведено в Москву, где появилась слобода Хлыново. В 15 веке Вятская волость временами попадала в зависимость от Казанского царства, но в 1459 и 1478 годах возвращалась под власть московских правителей. Арская земля, в западной части которой жили потомки ушкуйников и галичан, оставалась непокоренной. Именно сюда в 1489 году был предпринят известный поход огромного московского войска, в результате которого была ликвидирована республика. Остатки вольностей сохранялись здесь до середины 16 века, времени окончательной победы над Казанью. Часть населения Вятской земли в конце 15 века бежала в верх и вниз по Вятке. Так появилось северное (верхнекамское и Сибирское) и Волжское казачество. Низовья Волги были известны вятчанам по походу 1471 года. Донское казачество могло сформироватся из волжан, в него могли вливаться также и молодые казаки из семей вятчан принудительно поселенных на южной границе Московии в 1489 году. Связи населения Вятки с днепровским казачеством также просматриваются. Как уже было сказано, на Вятку еще в домонгольский период переселились галицкие берладники. Нельзя исключить, что во второй половине 15 века их потомки вернулись на родину предков, став основой козаков-черкасцев. Заметную роль в военном отношении в 16 веке играли каринские татары, имеющие в своих предках булгар и половцев. Крестившиеся из их числа могли зваться черкасцами (черкаслар), люди церкви. Эти вятчане могли податься на Днепр. Интересно, что первые козаки пришли туда в 1469 году под водительством татарского вождя и считались изгнанными со своей родины. Очень интересно совпадение характерных особенностей казачьих захоронений в Чигирине с Вятскими из могильника 13-15 веков возле городища Никульчино, известного многочисленными находками вооружения. Это глубина захоронений, ориентация костяков, положение рук, наличие обожженных костей. К сожалению, нет возможности провести сравнение вида черепов. После сказанного не удивительно полное совпадение Киевского и Вятского гербов, натянутый лук (арбалет) с рукой, в стилизованном виде более известный как трезубец. Цвета украинского флага ранее принадлежали Галицкой земле. Очень любопытно, что вятские ватаманы носили полосатые сине-желтые шаровары. На Вятке был и северо-русский новгородский тип населения, характерный для верхне донского казачества. Надо только помнить, что нынешнее население Вятки заметно отличается от тех, кто жил здесь 500 лет назад. Как и нынешние казаки наверняка отличаются по внешности от чигиринцев и донцов 16 века в виду притока людей из других регионов. Слово «козак», молодой вольный бродяга, происходит от «кош» — военный лагерь, стан, собрание. Сравните с понятиями «вик» и «викинг». В этой связи интересно название древнего вятского города Кошкаров, что можно перевести как «поселение каров». Карами могли звать поселившихся на Вятке галичан. Кар — общее название для птиц семейства вороновых, в том числе, грачей и галок, с которыми связывают происхождение имени галичане (гарачцы). Эта птица была символом галичан. Некая птица была почитаема и каринскими вотяками. В настоящее время накапливаются базы данных по генетическим исследованиям населения в ходе научных изысканий и вчастном порядке. В ходе выборочных изучений генетики казаков Дона, Терека и Кубани были попытки выявить специфический «казачий ген» с целью пролить свет на проблему происхождения казачества и локализацию его первоначального местопребывания. При этом были обнаружены интересные закономерности, но делать далекоидущие выводы пока еще рано. Дело в том, что искомые гаплогруппы первых казаков подавляются общерусским (восточно-европейским) массивом. Пока можно отметить лишь некоторые особенности. В частности, по мт-днк казачки Дона оказались близки скандинавкам, встречается у них и редкая гаплогруппа, обнаружннная в таком же количестве только у удмурток (9%). У мужчин указанных тенденций не обнаружено, но процент скандинавских гг немного выше среднего по русским регионам. Хотя официальные исследователи сближают гены казаков с южнорусскими и украинскими, по моим размышлениям, казаки ближе к северным русским, а те в свою очередь имеют много общего с западными славянами и скандинавами. Также обнаруживается отдаленное родство казаков с вятчанами. Если эти пока единичные факты выстроятся в тенденцию, Вятская версия получит веское обоснование. Подтверждением высказанных версий может стать также и выявление родственности вятских удмуртов и обрусевших вотяков с западными славянами, населением западной Украины и потомками казаков-черкасцев. Интересно будет изучение гаплогрупп потомков Каринских татар и бесермен. Пока получает подтверждение высказанное мною несколько лет назад мнение о том, что Каринские князья не имели одного общего предка.

Евгений Харин народный историк, Слободской город, апрель 2014

pYQB3-5jr_c

ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ РАССЕЛЕНИЯ КАЗАКОВ В ВЯТСКОЙ ГУБЕРНИИ И СЕВЕРНОМ КРАЕ

Так кто же тут у нас жил по реке Юг, Вятке, Вычегде, Двине? Кого митрополит называл «устюжня казачья»?
В период татаро-монгольского ига, в 1293 году, пишет турецкий лазутчик великому халифу в Багдад (письма Халифа, том 3, стр. 148): «Великое повеление Ваше исполнил. Пять лет жил в стране казаков на реке Двине, Юг-реке. Войско готовят, татар бьют каждую луну, знают древний секрет Тибета. В плену не живут, задерживают дыхание и умирают когда захотят. В лесах, болотах ходим, по рекам Юг, Пушмун (Пушма), тянем, ладьи в Мологу и в Итиль попадаем. Секут все Улусы. И этим путем обратно ладьи волокем. Мертвых и раненых не оставляют.
Один может биться с десятью. Стрелы, наконечники литые, кольчугу, щит пробивают. Дротики кидают – шлем пробивают, ни один мимо не летит. Учат с малого, пока ходить может. В походной суме воск имеют. Им лошадям уши закладывают. С обрыва, с берега крутого их лошадь прыгает с хозяином и плывет. Конь их скачет 30 фарсахов в сутки. Проскакав, сразу садятся на второго коня и делают еще 30 фарсахов. Трое суток скачут до Итиля. Нет у них хилых и больных. Стрела летит по ветру пол-форсаха (здесь, надо сказать, лазутчик преувеличил или ошибся переписчик, фарсах равен 6 милям, это путь коня рысью примерно за час). Их нравы просты, женятся без церемоний, казачки их верны. С инородцем жить не будет, умертвит себя. А с казаком будет жить, кого полюбит. Атаманы и старосты их жестки. С разных становищ они собираются быстро, между становищами ездят вестовые, в сутки могут выставить тьму (10 тысяч) воинов, при каждом копье, сабля, кинжал, 10 дротиков, 100 стрел, 2 аркана. С каждым воином 3 коня, от него не отстают. Без аркана в поход не идут. В стане есть кузницы, мельницы. Золото у одного казака на всех. Воинами становятся с 16-ти лет. В пище скромны, спят открыто и в шатрах во время походов. Жилище их из бревен. Великий наш господин, передаю вам это с торговцем хивинцем, Вами посланным. Нам надо замириться с этим народом, на службу взять и тогда Ваша звезда – юлдуз засияет над Вечерними странами и странами утренними. Их победить нельзя, убить можно. Али Беи Насыров». Вот такие письма лазутчики слали Великому калифу Багдада. Во многих исторических источниках есть упоминания о пути из Северной Двины в реку Юг, затем в Пушму, далее через Кайское болото в Молому. Этим путем пользовались много веков. Вечерними странами называли западные государства, а утренними – восточные. Имелся в виду Ясак с них брали две добычи. «Косак преследовал нас постоянно. Берет косак хитростью, смелостью, не уступает нам. Догнали нас в месте Ярань (Яранск), сеча была жестокая, ушли с трудом, добычу всю взял косак, зимовали в Карасарае. Московье рать собирает, рязанцы послов послали и мира просят. Терпим убыток и урон несем от набегов косака». Во многих летописях и разрядных книгах упоминается участие казаков в Куликовской битве на стороне Дмитрия Донского.
Выше мной упоминалось, что во многих летописях и разрядных книгах, а также в книге «Письма Великому Багдадскому Калифу» от различных лазутчиков (их называли по-гречески сикофант) сообщается, что в период татаро-монгольского ига земли полуночных стран по рекам Твина (Северная Двина), Юка (Юг), Сухан плотно заселены повольными людьми рабства не знающих. Кагану великому дани никто не платит, пригнуть их невозможно, своих князей московатов не слушают, Великому Каганату служить не хотят. «Безобразие!» — мечет громы и молнии Великий калиф. А между тем в отдельные годы эти дикие люди, вооруженные арканами, копьями, саблями двухсторонними, малыми отрядами грабят Великий каганат, добираются до великого Мараканда (так во многих летописях именуется Самарканд). Они грабят крепости, берут Темучинов и исчезают как призраки. Пишет калифу еще один сикофант. Кожаные свитки с арабскими буквами передают калифу. Осторожно читают их придворные грамотеи. Калиф, в который раз дает грозные указания – поймать косого – казака и живым доставить, но пойманные они в пути умирают, летят головы лекарей калифа. Вот еще один доклад калифу. Пишет ему Мирза Гирей Али Бей, турецкий подданный, купец знатный, 15 лет в полуночных землях живший, на вдове казака повернутый, веру христианскую принявший. Летописец пишет слова его тщательно. Стоит жара большая, идет Чиляк (период самых жарких 40 дней с июля по 10-15 августа). Пот с носа капает. Над калифом слуги опахалом помахивают. Сикофант Гирей Али Бей говорит медленно. Кизил на бумаге расплывается (кизил – красные чернила). «Мой повелитель, великий калиф, царь царей всего мира подлинного. Я, согласно Ваших мудрейших повелений, с караваном товаров прибыл по великой реке Итиль в Ниже-Новый город, торговал год и два, получил пайцзу от хана татарского. Много знакомых и друзей, заимел среди народа Рус, чтил, их бога Сиу. С их отрядом по лесам дремучим прошел по рекам темным, где рыбу черпают решеткой куста – мелкого дерева (здесь переведено переписчиками неверно. В сносках исправлено: рыбу из рек Юг, Сухоны и Двины черпали пестерями из ивовых прутьев. Реки кишели рыбой. Мы шли много дней и ночей болотами, их кони плыли по рекам, и мы пришли на озеро Ильмень (Ильмень) возле Новгорода. Там в круг косаги собирались, дела военные решали, звенел колокол». На 160 листах подробно описывается жизнь руссов сикофантом Али Беем за те 15 лет, что он провел среди казаков. Он описывает 2 похода из Нижнего Новгорода на реку Твин. При этом дает подробное описание того, как с реки Итиль шли на ладьях и стругах в реку Молому и реку Пушем (Пушму), как жили в становище Ладья (Лодейно). Становище Ладья огорожено валом высоким, забором кольями из дерев. На берегу реки Пушем на четырех столбах высоко поднята ладья и ее видно отовсюду, а ночью факел горит, и путников кони идут, их струги, ладьи тащат. В лодейне в бане моются и парятся шибко, вениками и прутьями друг друга хлещут. А по реке Юг описывает становище руссов, где военному делу обучают сызмальства, а коней учат плавать уже сосунками. С одним хозяином конь стоит, и голос его знает. Набеги на улусы делают дерзкие. А по реке Твин и Сухон городки торговые снаряжение военное вырабатывают. Женятся просто, детей воспитывают все – воины и мастеровые люди. Старост и атаманов слушают, ослушников плетями бьют, а прелюбодеев и блудниц на шейную цепь сажают. Уходят в военные походы на полгода и более, добычу привозят богатую, трупы воинов не бросают и все в становища отвозят, хоронят под звон колокола. Кресты ставят высокие и на камнях насечки делают. А часть казаков, домовитые, скот разводят и дома строят из бревен. А кто в бой ушел – за домом досмотр ведут. На 60 страницах описывается 21 становище по рекам Молом, Пушем и Юг. По реке Сухон пишется просто много торговых городов, острожков военных, и в кузнях гремят молоты. На 3 листах Гирей Али Бей поучает, как казака в плен взять, чтобы при этом он не умертвил себя: колодки на руки и на ноги, ежедневно два раза давать хмельное зелье, и так можно в Багдад доставить. Иначе нельзя – помрет. Письмо датировано 1379 годом. Это накануне Куликовской битвы, когда Русь уже собирала боевые дружины. Уже в конце XII века, в 1181 году, новгородские повольники или, как их ругали летописцы, «ушкуйники» основали на Вятке укрепленные поселения и город Хлынов. В 1361 году они проникли в Золотую орду и здорово потрепали их столицу город Сарай. Как отмечают летописцы, в 1364-1365 годах их ватаги, жестко управляемые атаманами, скакали со своими сотнями за Уральским хребтом по реке Оби. А собирались эти повольники вместе, управлялись вечем или кругом, где каждый имел голос, равный с атаманом. Шли они отрядами с Новгородских земель по пять сотен, везли с собой на конях шатры, жен, детей. И, как пишет летописец, не видно им конца. Все вооружены, стрел имеют до сотни. Стрелой они предупреждают, пускают ее со свистом, вершину ели рассекают. За один век Хлынов разросся и стал грозить набегами Москве. Челобитные шли со всех украин России царю Ивану III: хлыновские казаки грабят, духовенство не признают московское, а избирают на кругу свое и его слушают. Лопнуло терпение царя и духовенства московского. Летом 1489 года царские войска разгромили хлыновское ополчение. Также как и древний Новгород, хлыновская община управлялась вече. Во главе его стояли атаманы. Община эта была на всем северо-востоке России. Жители ее пахали и сеяли хлеб, торговали с другими княжествами, областями и, что поучительно, с Новгородом сообщались по рекам. В сфере их контактов были казанские и камские татары, и волжские болгары. Историк пишет, что хлыновские казаки действовали отчаянно и дерзко, мирным путем и хитростью. Они продолжали действовать и после взятия Хлынова царскими войсками, а царю слали отписки. Разгром Хлынова сопровождался большими жестокостями со стороны царских войск. А хлыновские атаманы Аникеев, Лазарев, Богодайщиков кричали казакам: «Братья, грешно рубить христиан своих, приспустите мечи…». Поплатились за пассивность жизнями своими. Их заковали в цепи и привезли в Москву, а там по указанию царя казнили. Земские люди из Хлынова переселены были в Боровск, в Кременец, а купцы и казаки – в Дмитров. Но сам казачий круг так и не подчинился Москве. Среди казачества были ногайцы. Каждый казак имел по 10 нагаев. Ногайцы выполняли особые функции в подвижном отряде казаков. Они вели разведку и брали полон, выражаясь современным языком, брали в плен, основывали становища, а в последствии становились домовитыми казаками. Основная часть казаков подалась на Дон, а другая часть – на реки Двину, Сухону, Вычегду, Каму, а по реке Юг в 1498 году строили новые городки. Кирша Данилов, составляя сборник для Демидовых, писал, что «хмель братия пила из круглых братынь». «Братина медная идет у них по кругу осенью и когда на бой готовятся, и каждый к ней приложится, и скреплено это будет до смерти». И в наше время старшее поколение еще помнит эти братины. И, видимо, эти традиции в Подосиновском районе, так и в других районах Кировской области, а также в Вологодской и Архангельской областях. Итак, заселение наших мест проходило двумя волнами. Это в период татаро-монгольского ига и после разгрома и присоединения города Хлынова к Московскому государству. Разумеется, что и для ига в этих местах жили люди, и в летописях упоминаются зыряне, угро – финны. Митрополиты московские называют в своих грамотах югорские племена. Кто они были – пока не ясно. В московской летописи очень четко сказано, что во время татаро-монгольского ига и после его падения казаки с Дона расселились по всем окраинам Российским. Представьте, что вся наша российская земля была покрыта татарскими улусами. Кто тут только не проживал – хивинцы, бухарцы, по Каме и Вятке – целые поселения торговых булгар, хивинцев, киргизов, татар. А между этими поселениями русские ютились. Земля наша как бы была покрыта пестрым одеялом. И вот теперь можно предполагать, почему с Дона казаки стали, расселятся на этих землях, при явном и тайном поощрении их со стороны Москвы: «Заселяйтесь, христово воинство, грабьте, бейте – вам будет прощено». Все чисто, гладко и руки чистые. Вот еще одна запись в московских летописях: «А воевода велико – устюгский (имя его не указано) приласкав их атаманов, натравлял казаков постоянно вести войну с магометанами, иноверцами, которых в ту пору в этих землях было много. А казаки вырубали их или обращали в христианство». Спасибо откровенному летописцу. Вот почему нужны были казаки на реке Юг, на реке Сухоне, на реке Двине. И дальше тот же летописец пишет, что за это каз0акам по царской грамоте были дарованы земли по рекам Юг, Сухоне, Двине. Эта запись была сделана в 1444 году. Значит, здесь селились казаки. Это уже были не проходящие новгородские воины. Им были жалованы земли по царским грамотам. Значит, селились тут станицами (деревнями, хуторами).
Вот запись в дневнике царя Александра: «Сегодня на собрании дворян скажу: казаки в России селятся, где хотят, не должно им препятствия чинити, дабы господам губернаторам было понятно, канцелярии указ подготовить».
Выбора у нас нет, надо чтобы сейчас казачеству выжить быть мудрыми, всё делать, чтобы сохранить и преумножить наш казачий народ, не забывая о его качестве. Вырастим качественных казаков общинников — войнами духа, это и будет проходным билетом для казачьего народа, в светлое будущие.
Казачьему роду нет переводу!

Меньшенин В.

2011021803

АЗОВСКИЕ КАЗАКИ

Древние жители Приазовья и Нижнего Дона. Первое известие о них относится к 10 в., когда Персидская география Гудуд ал Алэм отметила Землю Касак между Азовским морем и Кубанью. По русским летописям, княживший там тогда же. Мстислыв Томаторканский комплектовал свою дружину из местных племен Казаров и Казяг (летописи Никаноровская и Во-гогодско-Пермская под годом 1023). Старинные русские историки Болтин и Татищев говорят, что в 1282 г. татарский баскак Ахмат вызвал с Кавказа Пятигорских Черкасов или Казаков и поручил им охранную службу в Курском княжестве. После они же основали город Черкасы на Днепре. (Листки Лаврентьевской летописи для этого года почему то исчезли). Эти свидетельства без сомнения относятся к предкам Гребенских и Азовских Казаков. От конца 15 века последние появляются все чаще в русских летописях и в актах, как жители тех же мест. Историк Карамзин; писал о Донских Казаках: «Нет сомнения, что они же назывались прежде Азовскими, которые в течении 15 века ужасали всех путешественников в пустынях Харьковских, Воронежских, в окрестностях Дона.» Генуэзский Устав, писаный в 1449 г., говорит о Казаках и их атаманах (оргузиях), проживавших в черноморских колониях Генуи.
После завоевания Кавказа и Крыма Турками, Азовские Казаки оставались в Приазовских степях, а частично селились в Азове. Они продолжали свои кочевые и военные промыслы. Иногда нападали на московские окраины и на посольские караваны. Однако часть их вызвала недовольство султана и 1503 г., спасаясь от карательной экспедиции должна была перекочевать в лесо-степь между Северным Донцом и Десной. Отсюда они вскоре предложили свои услуги Московскому великому князю, с тем, что они будут ему помогать в его войнах с Польско-Литовским королем, а за это никто не должен им препятствовать, «со своими женами прикочевав, жити у Путивля и слугами быти.» От этого времени на Москве и в ордах их стали считать слугами или, холопами в. князя Московского, так же, как и всех служилых Казаков. Историк Карамзин говорит: «Ногайский мурза Белек, жалуясь Иоанну на Донских Казаков или Черкасов, пишет: Белого (Российского) князя Черкасы беглые холопы были. «После того, как Азовские Казаки прожили пол века в области Северской, их cтали называть Северюками. Перешедшие в оседлость остались на месте, как Казаки Путавльские, а кочевое племя Сары Азман возвратилось на Дон. К 1549 г. они «утвердились в нынешней своей области, — говорит тот же историк Карамзин, — взяли город Ахас, назвали его, думаю, Черкасским или Козачим (ибо то и другое имя знаменовало одно)». Московские и некоторые сохранившиеся ордынские акты от этого времени называют их и Казаками, и Северюками, и Сары Азманами, и Черкасами, а к Азовским относят только ту часть Казаков, которые остались лояльными по отношению к султану и долго еще не расставались с берегами Азовского моря. В начале 16 в. Матвей из Мехова и Сигизмунд Герберштейн вспоминают их, как Черкасов славянской или русской речи. Язык Азовских Казаков сохраняется на Дону в некоторых чертах диалекта Донских Казаков Низовых или Старых.
Остатки Азовских Казаков после присоединения к России Приазовского края, указом от 9 января 1737 г. помещены в гарнизон крепости св. Анны на Дону под их прежним именем. В 1769 г. они распущены и включились в Донскую общину.

КАЗАЧИЙ СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК, А.И. Скрылов, Г.В.Губарев

Vc8yP1-O9I4

ЗНАМЕНИТЫЕ КУРСКИЕ РАЗБОЙНИКИ

Долгое время Курский край являлся «землей обетованной» для многочисленных шаек разбойников и грабителей, причиной чего было его пограничное положение, редкое население и относительная слабость центральной власти. Эта «украинность» вплоть до первой четверти XVIII в. предоставляла «удалым добрым молодцам» широкую возможность совершать на курских просторах свои бесчисленные подвиги.
Один из исследователей курской старины Н.Добротворский в 1888г. писал: «личная и общественная безопасность не была гарантирована в то время даже в центральных местностях, в тех, которые находились поблизости от Москвы. В таких же пустынных краях, каким был курский до половины прошлого века, о безопасности и мечтать было невозможно. В те отдаленные времена путники даже от села к селу ездили с провожатыми. Разбой был постоянным занятием не только тех отверженных, которых общество выбрасывало за их непригодность из своей среды, но и обыкновенных мирных обывателей, которые нередко смотрели на это, как на «стороннее занятие», дававшее отличный заработок».
В этих условиях из жителей Курского пограничья сформировался особый тип людей, известных в XV-XVII вв. под именем севрюков. Вот как описывал их в одной из своих работ щигровский помещик, краевед и писатель Е.Л.Марков: «постоянная жизнь на пустынных рубежах земли русской, среди глухих лесов и болот, вечно на стороже от воровских людей, вечно на коне или в засаде с ружьём или луком за спиною, с мечом в руке, постоянные схватки со степными хищниками, ежедневный риск своей головой, своей свободой, всем своим нажитком, — выработали в течение времени из севрюка такого же вора и хищника своего рода, незаменимого в борьбе с иноплеменными ворами и хищниками, все сноровки которых им были известны, как свои собственные».
До того, как в Поле стали высылаться московские войска, именно на севрюков была возложена обязанность охраны рубежей Северской земли, хотя при этом они не гнушались, при случае, сами заниматься разбоем и грабежом. В 1549г. ногайский князь Юсуф жаловался Ивану Грозному: «наши люди ходили в Москву с торгом, и как шли назад, ваши казаки и севрюки, которые на Дону стоят, их побили», на что из Москвы отвечали: «на поле ходят казаки многие, казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, а из наших украйн [окраин], с ними же смешавшись ходят; и те люди как вам тати, так и нам тати и разбойники».
Однако, несмотря на устоявшиеся разбойничьи привычки курского порубежного населения, основная часть «ватаг» формировалась за счет беглых, массами прибывавшие сюда из центральных районов России. Одни из них поступали на службу в гарнизоны пограничных городков, другие оседали на землю и занимались хлебопашеством, а самые беспокойные подавались в разбойники, которых немало бродило по этим местам. О себе эти люди говорили: «На распутье дуб, на нём три грани, едина в Крым, другая в Русь, а третья в наши станы». Поживу себе искали они и за счёт татар, и за счёт «литовских людей», не брезгуя и грабежом соотечественников.
Так известно, что в первые годы XVII в. «воры черкасские Мишук и Сенька Колпаков житьём жили по Осколу и Семи [Сейму]», причём шайка Мишука была настолько сильна, что разбивала посланные против неё отряды, доходила до Рыльска и Новосиля, а угнанный скот сбывала крымцам.
Правительство усиленно боролось с разбойниками, и в этой борьбе отличились тогда служилые казачьи атаманы Яков Лысый и Аггей Мартынов. Первый из них разбил черкасского атамана Лазаря, отняв у него награбленное добро и оружие, а затем покончил с шайками Берчуна и Карнауха. В свою очередь, Аггей Мартынов разгромил атаманов Колошу и Сеньку Колпакова. Однако искоренить порубежный разбой полностью не удавалось никогда, тем более что подчас у грабителей находились и высокие покровители.
Нередко разбои и грабежи приобретали «классовую» окраску и направлялись против господствующих сословий. Так, в 1658 г. боярин Б.М.Хитрово жаловался казацким старшинам, что из приграничных брянского, карачевского, рыльского и путивльского уездов «крестьяне, живущие в имениях вотчинников и помещиков, и холопы бегают в Малороссию, потом приходят оттуда на прежнее жительство толпами, подговаривают к побегу с собой других крестьян и холопов, и нередко отмщают своим господам, если прежде были ими недовольны: набегают на их дома, сожигают их, убивают хозяев и их семейства; иногда они запирали господ в домах, закапывали дома со всех сторон землёй, и так оставляли жильцов умирать голодною смертью».
Особенно эти явления усиливались во время крупных народных волнений. Например, во время восстания Степана Тимофеевича Разина порубежные воеводы с тревогой отмечали появление «воровских шаек» в окрестностях пограничных крепостей и даже нападения их на небольшие воинские отряды «служилых людей». Так, в октябре 1670г. 11 детей боярских, ехавших на службу в свой полк, были захвачены на ночлеге под Старым Осколом [современная Белгородская область] «воровскими людьми». Служилые сразу поняли, с кем имеют дело: им стоило лишь приметить, что неизвестные «кричат ясаком воровским [говорят на разбойном жаргоне] и хвалят вора изменника Стеньку Разина». Застигнутые врасплох дворяне были избиты, изранены саблями и ограблены дочиста.
Богородицкий воевода Нелединский послал погоню за «разбойниками», схватил их сообщников из числа местных крестьян, у которых были найдены награбленные вещи. Погоня преследовала напавших, и те бежали «за вал под Моячной к воровским козакам, а вал прошли меж Яблонова и Корочи в Хмелеватые ворота». Однако Нелединскому удалось настичь их, и он с гордостью доносил курскому воеводе Г.Г.Ромодановскому о том, что «разбойников и становщиков тех переимал <…> и на Воронеж дороги от воровства очистил». В целом же пёстрое и беспокойное население приграничного края вполне оправдывало сложившуюся в те времена поговорку: «Нет у Белого Царя вора супротив курянина».
В южных губерниях России (Курская, Воронежская, Орловская, Тамбовская) местные жители называли разбойников «кудеярами», по имени знаменитого легендарного разбойника Кудеяра. В основном легенды о «кудеярах» были распространены в юго-западных районах Курского края. По записанной в прошлом веке легенде, в середине XVIII столетия на территории Рыльского и Путивльского (совр. Сумская обл., Украина) уездов Курской губернии действовала большая шайка кудеяров. Главное убежище их находилось в так называемом «Мачулинском» лесу, неподалеку от с. Кремянного (совр. Кореневский р-н), в котором они ютились по оврагам и буеракам, «не стараясь, впрочем, нисколько о том, чтобы замаскировать свое присутствие, так как им не страшны были ни воеводские войска, ни тем более местные безоружные жители, которые сами смертельно боялись их и стремились только к одному — чтобы жить с ними в мире и согласии. В этой шайке <…> по рассказам старожилов, было до 300 человек разбойников».
Такие же ватаги обитали у деревни Ишутиной, на Коневецкой или Клевенской горе, на «Погорелом» городище близ с. Большие Угоны (современный Льговский р-н), в урочище «Кучугуры» (современный Большесолдатский р-н) и т.д. Вероятно, одному из таких «кудеяров» принадлежал клад, найденный 24 июня 1887г. при корчевании старых пней у д. Семеновки (современный Щигровский район). Под одним из пней крестьяне нашли сосуд красной меди, широкий в основании и постепенно сужающийся ко дну, содержащий 16 3/4 фунта (6,5кг) русских серебряных копеек XVII века. На боку сосуда владелец «поклажи» грубо процарапал славянскими буквами свое имя и прозвище – «Михалко Косолап». Находка поступила к местному помещику Н.И.Бровцыну, который безвозмездно передал и монеты, и сосуд Петербургской Академии Наук.
По рассказам старожилов, кудеяры редко нападали на крестьянские поселения, во-первых, потому, что щадили крестьян вообще, относясь к ним дружелюбно, ввиду того, что крестьяне сами усердно во всем помогали им, а во-вторых, потому, что взять у крестьян было нечего.
Из сказаний они представляются скорее не разбойниками, а вольными казаками с широкими рыцарскими замашками, со строго регламентированным, хотя и несколько своеобразным, понятием о чести. Так, если случалось им останавливать бедняка-крестьянина, ехавшего на базар с возом муки, то они не только не обирали его, но даже наделяли его деньгами, напаивали водкой и отпускали на все четыре стороны, оставляя при нем все его пожитки. Если же останавливали на дороге помещика, то не церемонились с ним, обирали его начисто и отпускали в чем мать родила, предварительно надругавшись над ним начисто. Много раз, по жалобе крестьян, кудеяры делали нашествия на помещичьи усадьбы только для того, чтобы наказать помещиков за их жестокость по отношению к своим крепостным, и если такова была цель их прихода, то не брали обыкновенно в усадьбе ничего — ни денег, ни хлеба, ни пожитков, говоря, что «все равно когда им это понадобится — все будет ихнее, от их рук не уйдет».
Единственное зло, которое причиняли кудеяры крестьянам, заключалось в том, что они «воровали деревенских девок» для своей потребы. Этого крестьяне не могли простить кудеярам еще и в XIX в., хотя и рассказывали об этом уже «без всякой злобы, скорее даже с усмешкою», но все-таки очень подробно и приводя различные анекдоты по этому поводу. Согласно народным преданиям, главнейшим занятием кудеяров было бражничество, которому они преимущественно и посвящали все свое время.
Если же у них не хватало хлеба, то они посылали «грамотку» к какому-нибудь помещику с приказанием доставить немедленно им того-то и того-то, и если помещик не торопился исполнить их «приказание», они тогда уже приходили к нему сами и вооруженной рукой брали то, что им было нужно. Этим главным образом и исчерпывалась их враждебная деятельность по отношению к местному населению.
Денежную добычу доставляли им, в большинстве случаев, проезжие, чужие лица, попадавшие так или иначе в Курские края; кудеяры таким спуска обыкновенно не давали и «ощипывали елико возможно чисто».
По свидетельству А.Н.Александрова, жители Льговского уезда называли «кудеяр» «воропанами», так как, согласно преданию, среди разбойников было немало и помещиков. Отсюда, якобы пошла и фамилия живших у Ивановского городища (современный Рыльский р-н) дворян Воропановых. От некоторых местных старожилов А.Н.Александрову «приходилось также слышать…, что будто бы предки этих рассказчиков были в числе разбойников, живших на городище». Но не все деньги, добытые во время грабежей и разбоев, пропивались или становились кладами. Возможно, Курск, так никогда бы не украсился одним из своих красивейших храмов — Сергиево-Казанским собором, возведенным в 1752 — 1778г., если бы не одно происшествие, случившееся с одним видным курским купцом — Карпом Ефремовичем Первышевым. Согласно преданию, под самую Пасху 1752г., его захватили разбойники и увели в свой табор, видимо, рассчитывая на выкуп. Ночью шайка ушла на грабёж, и в лагере остались лишь атаман и Первышев.
Оценив атлетическое сложение разбойника, купец понял, что о побеге нечего даже и мечтать. После полуночи атаман, будучи добрым христианином, вздумал разговеться и пригласил пленника разделить с ним трапезу. Тут Первышев заметил, что страшный сотрапезник ест с ножа, употребляя его вместо вилки. Улучив удобный момент, ловкий прасол бросился на разбойника и воткнул ему этот нож в рот. Атаман упал, захлебнувшись кровью. Карп Ефремович же поспешно запряг свою лошадь и нагрузил повозку разбойничьим добром. Вернувшись благополучно в город, он дал обет построить в честь своего чудесного избавления храм — благо, средствами на это он теперь вполне располагал.
Но, ни многочисленность разбойничьих шаек, ни хорошее знание местности, ни поддержка местного населения не спасли «кудеяров» от истребления, когда, после выхода России на Черноморское побережье, через Курский край пролегли важнейшие магистрали, связывающие центр и юг страны, и местные власти принялись серьезно решать проблему безопасности на дорогах. По записанному Н.Добротворским во Льговском уезде преданию, «кудеяры долго буйствовали в наших местах, но потом на них войска стали посылать и солдаты их одолели, загнали их, говорят, до самой Калуги и там уже всех перебили».
В окрестностях Курска последняя шайка, грабившая в урочище «Солянка» (современная черта города) была уничтожена вначале 1860-х гг. при губернаторе В.И.Дене. Для поимки разбойников он велел наполнить два воза солдатами и накрыть их рогожами. Бросившиеся на предполагаемую добычу разбойники были переловлены все до одного и «с тех пор разбои прекратились».

02984858

САБЛИ СЕВЕРЩИНЫ

Подробностей про объединение восточнославянских народов в русскую державу у нас не так уж и много. В подавляющем большинстве случаев летописи коротко сообщают, как такой-то князь в таком-то году воевал с теми-то или наложил на таких-то дань. Исключением является, пожалуй, только что “походы совершают на кораблях”, да описание штурма древлянского Искоростеня. Но и здесь правда настолько переплетена с вымыслом, что при реконструкции оговорок будет едва ли не больше, чем достоверных утверждений.
Но были, разумеется, и другие столкновения. Причём в земле северян, о которых мне хотелось бы поделиться кое-какими соображениями, дружинам киевских князей пришлось столкнуться с войском вооружённым ничуть не хуже, но во многом иначе, чем они сами. И брать укрепления, не слишком похожие на городища днепровского правобережья, хоть и, несомненно, славянские.
Читателя, ищущего в моей заметке какое-нибудь открытие, хочу сразу предупредить – это скорее небольшой тематический обзор. Однако смею надеяться, что обзор всё же будет предоставлен с нескольких точек зрения, позволяющий получить объёмную картину. Дело в том, что исследования истории, культуры или военного дела северян обычно проводятся в какой-либо одной плоскости: или чисто оружие и укрепления, или становление и развитие этноса, или какие-то отдельные войны и противостояния. Поэтому, не претендуя на всеобъемлемость, я просто попытаюсь соединить эти знания и от сухой конкретики переместиться “ближе к людям”.
В общем, вопрос бы я сформировал так: что происходило на северском левобережьи Днепра до вхождения северян в состав Киевской Руси?
И перед тем, как говорить непосредственно о войске, несколько слов скажу о происхождении северской народности. Вас никогда не удивляло, почему это “северные” северяне на самом-то деле проживают и ни на каком не на севере, а на самом, что ни на есть, юго-востоке славянских земель? И севернее кого же они, в таком случае, располагались? И почему исконное легко объяснимое славянское понятие “полуночь” поменялось на невесть откуда взявшееся “север”?
Многочисленные насельники евразийских, в том числе и причерноморских степей довольно часто оседали на сопредельных и даже весьма удалённых территориях. Особенно смешанные по составу и с ираноязычной правящей верхушкой. Это и аланы, усеявшие анклавами Кавказ и Западную Европу. Это и болгары на Дунае, на Волге и на Тереке. Это хорваты в Карпатах и на Балканах, сербы на Лабе и на Дунае. Да и русь известна на Днепре, на Дунае и на побережье Балтики.
А были ещё и не обойдённые вниманием северы, они же савиры, савары, сувары.
Самые ранние сведения об этом народе, принадлежавшем, скорее всего, скифской общности, указывают в качестве места его проживания среднее течение Иртыша. Название В.В. Седовым объясняется из авестийского syava – “чёрный”, с санскрита syava – “черно-бурый, гнедой, тёмный”. В районе Тобольска были записаны легенды, что татары (под именем которых с наибольшей вероятностью следует понимать гуннов) вытеснил с этой земли народ “сабыр”. Вытеснили в район средней Волги: Птолемею они известны как соседи аорсов в районе Среднерусской возвышенности. Но приходят авары, и северы оказываются уже по соседству с родственными им болгарами между Волгой и Тереком. Причём в этот период фиксируются некоторые их имена, отнюдь не тюркские – Глом, Болах, Боарикс…
Первая половина VIII века – это время наиболее сильного арабского натиска на хазар и их союзников, сопровождавшееся раздорами и расселениями. В 737 уходят болгары. С серебряными болгарами на Волгу уходит и часть север: существование здесь богатого города Сувар указывает на это со всей определённостью. Тем более что примерно в тех же краях северы уже жили несколькими поколениями ранее. Другая часть север, видимо, чуть позже устремляются на днепровское левобережье. Славян здесь ещё с антских времён с ираноязычными полукочевниками объединяют многочисленные хозяйственные и родственные связи…
Вероятно, такое переселение не было случайным. Вспомним историю славян именьковской культуры: именно отсюда, с левобережья Днепра в IV веке часть их уходит в район Самарской Луки, т.е. как раз в те места, куда позже пришли булгары, и близ которых богатый город Сувар был основан. В VII веке, по приходу серебряных болгар, основное ядро славян-именьковцев возвращается на земли предков.
Главным и древним их городом был Чернигов (помним, syava – “чёрный”). Несмотря на близость к таким центрам, как Киев и Переяславль Русский, северянская столица всегда была чётко обособлена и политически, и культурно: северяне долго осознавали свою “особость”.
Кстати, по данным археологии и сам Киев был основан предками летописных северян: небольшая колония левобережных славян, основанная на правом берегу. В.В. Седов и другие исследователи считают, что это произошло в VIII веке, причём крепость населяли не только княжеские дружинники, но и мирные горожане. Северяне. Сергей Алексеев, анализируя “Повесть временных лет”, пришёл к выводу, что поляне и их летописцы об этом знали, но всячески старались умолчать. Однако Иннокентий Гизель в “Синопсисе” упоминал бытовавшее в XVII (!) веке киевское предание, где утверждалось, что Кий пришёл “из диких полей”.
Не следует, однако, думать, что неславянский элемент у северян был серьёзной политической силой, не говоря уж “преобладал”. Как отмечает С.В. Алексеев: “К концу VIII века иранцы, тюрки и балты в Северской земле были почти полностью поглощены славянами. Возникшая тогда на основе волынцевской роменская культура являлась уже типично славянской”.
Небольшая доля иноплеменников почти целиком состояла из представителей салтово-маяцкой культуры, большого осколка сарматского мира. Обычно исследователи называют их аланами и считают, что на Северский Донец и Оскол с Северного Кавказа этих людей переселили хазары. Оснований для такого утверждения, прямо скажем, недостаточно, но ведь нужно как-то объяснить существование здесь весьма многочисленной народности, культурно с аланами схожей.
Зачем всё же понадобилось выдумывать гипотетические переселения – непонятно, тем более что ещё в 1960-х Д.Т. Березовец предложил считать салтово-маякцев потомками рухс-алан (роксолан, как называли их греки). Народ родственный аланам и веками живший с ними в непосредственной близости, сходная материальная культура при этом появляется как само собой разумеющееся. В первом тысячелетии нашей эры рухс-аланы проживали во многих районах Северного Причерноморья, оставив после себя богатую топонимику. Более того, они переселялись и намного западнее: на Дунае, на территории будущей Русской Марки роксоланы воевали с Траяном в Первую Дакийскую войну и с Аврелием – в Маркоманскую.
Даже при беглом взгляде на карту мы заметим, что севера проживала севернее салтово-маяцкого ареала, и именно там могло закрепиться понятия “север” в современном смысле. Потомки салтовцев проживали с северянами чресполосно, их присутствие отмечено археологами среди прочих мест и в правобережной северской крепости Киев. Неудивительно, что немалая доля их материальной культуры была воспринята славянами. Особенно это касается вопросов вооружения, коневодства и фортификации.
Да, у салтово-маяцких поселенцев было множество крепостей с валами, укреплёнными белыми известняковыми плитами. А.В. Григорьев пришёл к выводу, что конструктивно с ними совпадают и северянские укрепления, только камень в силу природных особенностей здесь был заменён деревом.
Ещё более любопытные “открытия” нас ждут, если мы познакомимся с вооружением северян. Кавычки в предыдущем предложении пусть вас не удивляют, ими я хотел всего лишь сказать, что открыты они достаточно давно, только вот существующим стереотипам весьма ощутимо противоречат. Ибо, например, принято считать, что “у нас – прямой меч, а у них – кривая сабля”.
Увы, история вновь смеётся над нашей самонадеянностью.
У монголов сабля более-менее широкое применение находит только в XIII веке, но и тогда излюбленным оружием остаются прямые мечи, а ещё чаще – палаши. Причём монгольские сабли часто делают с расширением возле острия, что усиливает рубящие свойства, но понижает эффективность фехтования. А вот славяне, напротив, принимают саблю на вооружение ещё в IX веке. Причём есть сабельные клинки уже с классическим изгибом – из Гочево и Липовца. Почти у всех обнаруживается и наклон рукояти относительно клинка.
Есть и другие особенности, уже местные. Например, установлено, что некоторые образцы двумя кольцами крепились не к поясу, а к перекинутой через плечо перевязи. Или к узким ремешкам портупеи, в этом случае кольца заменялись маленькими бляшками. Возможно, такое крепление обусловлено желанием славян освободить место на поясе для больших ножей, родственных скрамасаксам. Они крепились именно слева и были найдены археологами в восточнославянских и балтских воинских захоронениях, в том числе и у нарядного всадника с размозжённым черепом в северянской Шестовице. Даже точильных брусков у погибшего было два: поменьше – для скрамасакса и побольше – для 102-сантиметрового каролинга.
Существуют и образцы, где роль гарды играет небольшой наплыв на самом клинке, а на одной безгардовой сабле с Гочевского городища форму перекрестья копирует… верхняя оковка ножен, состоящая из двух пластин. На ней есть даже шарики по краям – местный мастер по-своему переосмыслил у оружия эту функциональную часть.
Нестор-летописец утверждает, что хазары обнаружили обоюдоострые мечи именно в Киеве и сильно удивились. Но ведь на левобережье Днепра они провели со славянами не одну войну! Чем же воевали с хазарами там? Да, топорами, да, булавами, да, кистенями, но ещё – палашами и саблями. Славянскими саблями, о которых в Европе знают пока только недавние пришельцы, венгерские находники. Саблями – самым эффективным оружием ближнего боя всадников. И славянские образцы ни в чём не уступали ни салтовским, ни венгерским. Сварные, многослойные, с чередованием полос железа и стали.
Сабля, быстрая и вездесущая, как сама смерть – по определению не может быть тяжёлой. Однако далеко не сразу она доказала своё преимущество в верховой рубке. Были у северян и мечи. Чего стоит только гигантский гульбищенский меч, крупнейший из всех каролингов – 126 см – тоже найден под Черниговым, но уже относится к Х веку, и тоже принадлежат всаднику со стременами. Подобные слова можно сказать и о Чёрной Могиле. Меч рейнского типа найден на городище Хитцы. Ну, и уже упомянутый из Шестовицы, и все – не ранее Х века. Но сабли появились в Северщине значительно раньше, и их намного больше, потому что здесь они нужнее.
Помните, кто основал Киев? Не этим ли объясняется присутствие обнаруженных там ранних славянских сабель? А ведь сабля, найденная здесь И.А. Хойновским при погребении её владельца преднамеренно согнута пополам, что носит характер явно выраженной языческой обрядности. Кстати, вдоль лезвия этой сабли была нанесена золочёная гравировка (!), после этого вас вряд ли удивит сообщение, что на многих сабельных клинках славянские мастера вытачивали долики. Впрочем, на Киевщине изогнутые клинки были не столь многочисленны в процентном соотношении, равно как и севернее: за два-три следующих века они распространяются до Минска и Суздаля, даже до Новгорода, но скорее как исключение.
Между тем, конница без сабли после IХ века всё больше сдавала свои позиции. И как бы не пыжились европейцы в своих теоретических выкладках, и крестоносцы в Палестине, и французы в Алжире легко убеждались в тщетности этих потуг. Равным образом убедился и Ярослав Хромой (можете назвать его Мудрым, если вам так удобнее), когда потерпел от северян поражение под Лиственом. А ведь для киевских дружин конная рубка давно перестала быть диковинкой, уже несколько веков тому. Красивая была картина – в грозу, пред ликом Перуна при проливном дожде малескло-дусова рать бежит от мелькающих клинков настигающей её северянской конницы…
Весьма распространено на Северщине и такое излюбленное оружие верхового боя, как булава и кистень. Кистени встречаются двух видов. Со сквозным отверстием для простого ремня – эти могли использоваться и пехотой. А вот когда в гирьке из лосиного рога (он ударопрочен, тяжёл и легче обрабатывается) закреплялся стержень с ушком – это уже оружие всадника, причём ремешок крепился к деревянной рукояти. Возможно, вы будете удивлены, но кистени второго типа найдены только в женских погребениях. Коварное оружие славянских поляниц, позволяющее достать врага, даже надёжно укрытого щитом.
Очень широко распространены лёгкие топорики с узким стержневым обухом – тоже оружие всадника, причём предназначенное для поражения противника, облачённого в латы.
Трёхлопастные наконечники стрел также многочисленны, и тоже повторяют салтовские образцы, а от правобережных весьма заметно отличаются. Мощные луки укреплялись костяными накладками. Сборные, клеёные, они в походном состоянии выгибались концами наружу для сохранения упругости, как лучшие степные образцы. Не о таком ли оружии с придыханием сообщает Лев Диакон в рассказе про Доростол (971г.)? А, к примеру, англичане ещё и в битве при Креси (1341г.) вели обстрел из своих примитивных луков, изготовленных попросту из большой согнутой палки.
Ещё одно “ноу-хау” северян – применение так называемого “косого острога”, использовавшегося вплоть до позднего средневековья. А идея его восходит всё к той же каменной облицовке земляных валов салтовских укреплений. Перед крепостной стеной укреплялся частокол с наклоном к оборонявшимся, что позволяло исключить “слепую зону” перед препятствием. При достаточной высоте такой острог мог заменять и саму стену, а иной раз располагался в несколько рядов. И отступление от таких укреплений для хазар становилось делом не менее сложным, чем сам приступ.
Находят у северян кольчуги, элементы лат, копья, штандарты, многочисленные сулицы и щиты. Небольшие щиты, как на Битицком городище, но – целиком железные, кованые! Более трети всадников были облачены в доспехи. Да, этой армии было чем ответить хвалёным ал-арсиям!
На среднем Дону и даже на Воронеже уже в IX веке появляются города роменско-боршевской культуры северян и вятичей. Каган-бек Иосиф в своих документах прямо называет их население славянами. Но ведь это уже наступление: завоевание и закрепление вражеских территорий! И Хазария ничего не может поделать с ними: боршевские городища были постепенно оставлены уже в Х-XI веках под ударами совсем другого противника – печенегов.
Чтобы ещё чётче подчеркнуть предлагаемый мною вывод, повторюсь: в VIII веке и в IX веках именно северяне оказались силой, способной сдержать хазарский вал. Пусть и немалой ценой, но ведь салтовцы с болгарами и вовсе были разбиты, подчинены, или изгнаны. Крепко порой доставалось и арабам, и ромеям, и тем же печенегам.
Именно северяне в эпоху раздробленности создали и долго сохраняли самое обширное княжество – Черниговское. Именно северяне, вернее, их прямые потомки севрюки не утратили своей самобытности в качестве славянского субэтноса в те годы, когда о тех же полянах помнили лишь самые дотошные книжники. А это – свидетельство былого величия и силы. Севрюки, если кому неизвестно, упоминаются в источниках вплоть до XVIII века, в том числе и как синоним низовых казаков – они снова пошли в степь. И доныне, утверждает А.С. Ракитин, на Стародубщине живут люди, называющие себя севрюками, а также считает их потомками ещё одну этногруппу – это горюны, проживающие в округе Путивля.
При вооружении и фортификации, формирующих облик русской обороны на сотни лет вперёд, только северяне могли в VIII веке стать сплачивающей силой, объединившей восточнославянские роды перед лицом хазарской опасности. Только их военное дело на тот момент могло быть эффективно противопоставлено всем этим закованным в сталь ал-арсиям и тургаудам каган-бека.
А то, что такой союз северянам создать удалось, косвенно свидетельствуют и источники, и быстрое проникновение сабель вплоть до Оки (Малышевский могильник), да и сам ход истории. Вспомните “Повесть временных лет”: “И жили в мире поляне, и древляне, и север, и радимичи, и вятичи, и хорваты” – не мною замечено, что на фоне многочисленных распрей такое утверждение есть результат сплочения перед лицом хазарской опасности.
Да, пусть этот союз был непрочным и недолговечным, но именно он позволил сдержать хазарский натиск, а значит, и заложить фундамент будущей победы.

Рогдай Росомаха